Я достал. Мы смотрели друг на друга.
- Ты, наверно, теперь жалеешь, что пустил жильцов?
- Да я сразу понял, что тебя надо послать к чертям, но девочка Нолли очень хотела остаться.
- Она, между прочим, сказала, что ты святой.
- В смысле юродивый?
Он засмеялся и пошел снимать кипящий чайник.
- Ну и в семейку вы попали! И сестра, и брат - оба ненормальные. Правда, если ее еще можно вылечить, то меня уже никак.
Если б он говорил не так весело и не с таким добродушным выражением лица, я решил бы, что он обиделся. Уроды обычно бывают обидчивые и обозленные. Этот оказался приятным исключением.
- А давно она заболела?
- Уже десять лет.
- Ровно столько...
- Сколько мы скитаемся? Да. Я не хотел, чтобы дома знали об этом, - Ольвин опять с ногами забрался на стул, - вот когда я ее вылечу, я вернусь...
- А если нет?
- Нет так нет... Вообще мне нравится такая жизнь: новые города, новые люди, даже новая мебель!
- Но ты ведь можешь привязаться к кому-то? Полюбить, в конце концов?
Он потянулся за банкой с вареньем, глядя, впрочем, не на банку, а на меня.
- Я непривязчив.
И это прозвучало жестко. Я понял, что свою непривязчивость он выстрадал. Через полминуты он снова светился изнутри и приветливо улыбался, но этот взгляд я запомнил.
- Слушай, Мартин, чем ты собираешься заниматься?
- Вообще-то... - я слегка изобразил смущение, - я хотел попроситься в вашу труппу. Вам не нужен еще один скоморох? Сальто я крутить, конечно, не умею... ну а пройтись на руках или пожонглировать яблоками, пожалуй, смогу. И вообще я способный.
Ольвин оказался очень доволен моим выступлением.
- Я тебе сам хотел предложить. Понимаешь, нам для комедии нужен еще один человек, ты как раз подойдешь.
- И кого же я буду играть?
- Рабыню - эфиопку.
- О, Боже! Ты считаешь?..
- Все будет отлично, Мартин, мы намажем тебя ваксой.
- А все остальное тебя не смущает?
- Ну, ты же способный!
Он смеялся надо мной. Просто и беззлобно.
- Смейся-смейся, - проворчал я, - посмотрим, что скажет Нолли.
Потом на кухню зашла Изольда. Она была в платье, умытая и причесанная. По тому, как она улыбнулась, я понял, что она ничего не помнит. Зато помнил я.
- Вы уже здесь? Я пришла готовить завтрак, а они уже едят!
- А что такого? - удивился Ольвин.
- Доброе утро, - вставил я, мне очень хотелось поймать ее взгляд и хоть что-нибудь в нем прочесть, кроме материнской заботы.
- Мартин, - сказала она чуть ли не с упреком, - неужели я вас вчера плохо накормила?
- Ласточка, ты готовишь прекрасно, - ответил за меня Ольвин, - просто мы обжоры.
- Бедные детки, едят одно печенье! Что вам разогреть?
- Подожди, - он встал и осторожно взял ее за плечи, - ты сегодня еще наготовишься.
- Да?
- У нас будут гости вечером. Надо же познакомить Мартина и Нолли с нашими друзьями?
- Понятно... Пирожки, гусь с капустой... этот вечно голодный Сильвио тоже будет?
- Конечно.
- Тогда еще и котлеты.
****************************************************************
******************************
Нолли открыла глаза, когда я вошел.
- Где ты ходишь! Я просыпаюсь, а тебя нет! Это невыносимо!
- Ну, чего ты испугалась?
- Иди ко мне, поцелуй меня, съешь меня! Господи, как я тебя ненавижу! Я некрасивая, да? Ты просто забыл, какой я могу быть красивой! Мартин, ну где ты? О чем ты думаешь?
- О тебе, - соврал я.
Я думал о белой тигрице, потому что опять вдыхал запах смолы, впрочем, недолго. Через минуту я думал только о Нолли.
- Ненавижу тебя, - сказала она раз, наверно, в сотый.
- Ты так часто это повторяешь, - заметил я, - что когда я услышу, что ты меня любишь, то пойму, что между нами всё кончено.
- Все когда-нибудь кончается. Я тебе не сказала... я видела вчера в толпе одного типа, это был человек Андорма.
- Он узнал тебя?
- Конечно.
- Почему ты сразу не сказала?
- Зачем?
- Мы ушли бы из Тарлероля.
- Куда?
- Лесовия большая!
- Я устала! Пусть будет, что будет, я не могу больше скитаться! И потом, меня тут удочерили, ты слышал?
- Слышал, - вздохнул я, - а меня, кажется, усыновили.
Солнце уже заглядывало в окна. Если зажмуриться, то можно было представить, как оно медленно поднимается над лесом и над городом, перебирает сосновые иголки и черепицу на крышах. Я приподнялся на локте и снова рухнул в кровать. Глаза слипались.