И теперь, похоже, та самая сказка, рассказанная перед сном, лежит передо мной – а я страшусь открыть книгу и дочитать её до конца. Аж стыдно за свою слабость. Но не могу. Я со вздохом отложила книгу и побрела умываться. Пора уже и свой отряд спать уложить. Завтра смена заканчивается, подъем вожатые решили отложить на час… гул голосов в холле оповестил, что мои птенцы вернулись и горят желанием продолжить гуляния. Я только натянула джинсы, как в комнату поскреблись.
- Войдите.
В дверь просунулась вихрастенькая головка. Светка. 3й отряд.
- Ирина, а ко мне Витька заходил, да?
- Да. А как ты поняла?
- Да Вульф шерсть свою на ковре оставил, там куча целая.
- Да уж, пушистый у вас пес. Брат тебе книгу оставил и передал, что ждет завтра у Волчьего камня. А где это, кстати?
Света настороженно глянула на меня, совсем как брат насупилась – и спросила:
- А вы книгу открывали?
- Честно? Нет. Духу не хватило. К тому же волк мне очень Вульфа напомнил.
- Ага. И мне тоже, а Витька говорит, что бредни это и с Вульфом такого не случится!
- Какого? – она оговорилась-таки.
- Да так, легенда в книге одна грустная очень. Поэтому Витька и говорит, что бредни это все и вообще там волчица нарисована, он, видите ли, по форме головы видит!
Видимо, этот спор был очень старым, поскольку фразы звучали заученно – как в школе на уроке, когда просили если не понять, то попросту запомнить. Что мы и делали с ловкостью попугаев.
- Слушай, Свет, а почитать мне эту книгу можно будет?
- Ну…наверное, да.
- А волчий камень – это где? А то куда это мы отпускать будем своих воспитанников перед отъездом?!
Натянутая улыбка все ж таки сошла за реальную. Ребенок расслабился и, видимо, махнул рукой на запреты.
- Да это недалеко совсем, километр всего от лагеря. К тому же я местная, до деревни рукой подать. А волчий камень – потому что утес тот очень похож на картинку с обложки. А идти туда надо утром, в 6 часов. Я успею вернуться.
- Зачем туда так рано? А поспать тебе не хочется?
- Хочется. Но нельзя. – она тяжело вздохнула.
- Ну, как знаешь.- меня так и подмывало напроситься с ней.
- Книгу ты сегодня прочитаешь, а? – она вопросительно смотрела на меня, умильно хлопая густо накрашенными ресницами.
- Прочитаю.
- Ну, тогда держи. А я пошла, часик полежу…
Книга вновь оказалась у меня. Я подумала чуток, проверила своих детей, сидящих в палате девчонок с гитарой и печеньем, и ушла к себе. Ветхие страницы начали свой хоровод...
"Давным-давно, когда лес был еще молодым, а облака плавали совсем близко к земле, так, что их можно было задеть рукой, началась эта история. В одном посаде у Ладоги жила красавица-девка, и сватались к ней лучшие парни Посада. Вот только прогоняла она их всех, не глядя. Молвила, что другого ждет, что не пришел Тот её единственный, кто дорог. Ни жемчуга заморские, ни шелка, ни гребни костяные, ни бусы не трогали её сердце. Недели сменялись месяцами, отец да мать красы той только диву давались – чем же ей, непокорной, не угодили женихи? Кого она ждет? Уж не порчу ли навели на неё? Ничего не отвечала она им. Лишь грустно улыбалась и уходила к вечно грозному Неву, что катило свои волны на каменистый берег.
И вот оделась златом листва, зарумянились яблоки во дворах, запенился хмельной мед в гриднице, девки наряды свои начали доставать из сундуков да коробов. Парни игры устраивали на потеху девкам, леденцы дарили любушкам своим. Лишь в одном доме на краю Посада тихо было. Шумел темный лес за оградой, в тиши катились под ноги яблоки, развивались ленты девичьи на воротах – но никто эти ленты не снимал. А парни все смотрели на её окошко, да так и накликали беду. Сговорились девки глупые, ревнивые, пошли к бабке-травнице, чтобы та им зелья болотного дала, извести соперницу. А та глянула на лица их безумные, Чернобогом тронутые, да и решила уберечь бедняжку. Пошла к ней ночью лунной, вывела на крылечко посидеть, да стала расспрашивать, кого ждет она, красоту свою кому подарила. Та ничего не сказала, лишь полотенчико показала вышитое. Бабка глянула – и за сердце схватилась. Потому как оборотень на том полотенчике вышит был. Да не абы какой, а в личине волка белого. И глаза его – так и тянут к себе.
- Откуда ж у тебя, голуба моя, вещица эта? Да неужель проклял кто тебя, подкинул чертову холстину?
- Не бойся, матушка, не из Посада вещица. Звери лесные принесли, жениха сватать. На крыльце оставили, все ленты мои в лес унесли.
- Так можно же пособить еще, спасти тебя, красавица! Неужели ты зверю лесному женой пойдешь?
Лишь волчий вой был ей ответом. А девка лишь улыбнулась грустно. Поняла бабка, что приходил к ней оборотень, человеком приходил. Да только не смогла она удержать его в облике людском. Лишь силы зря потратила да слезы пролила.
- Пособлю тебе, девка. Негоже тебе среди людей так маяться, да и не дай Перун, прознает кто о женихе твоем – кольями забьют, а потом и его изведут. Приходи завтра к опушке вечером, дам тебе зелье оборотное, будешь с лЮбым своим по лесам бегать.
Посветлела лицом красавица, благодарила старушку сердечно, да и унеслась в дом. А травница старая в лес пошла, слово свое держать, трав на зелье набрать. Да только подслушала тот их разговор баба-змея одна, наутро разнесла по посаду. Пришли к дому красавицы мужики с топорами, бабы с серпами, стали кричать да гомонить, на суд девку силой тащить хотели. Мать её с отцом на улицу выволокли, к старейшине отправили, а девку так и не нашли в доме – убежала краса, босиком убежала, да с непокрытой головой. На опушку прибежала, стала ждать травницу – та подоспела, только пузырек отдала, да и унеслась прочь подобру-поздорову. А лес шумел, трещал, ветер свистел, бурю звал. Грохотало мрачное Нево, тучи скрыли землю от лица Перуна. Вот уж встала она на колени, прямо на землицу лесную, прочь с тропы людской – а шум все ближе, бегут люди дурные, свистят, кричат, железом каленым грозят. Да только не успели они. Только-только первый дурень с топором подскочил к девице, стрелой из леса волк огромный белый выскочил, повалил человека на землю, оградил невесту свою. А та пузырек открыла – да и выпила все в один миг. И замертво на землю упала. Люди застыли, рты разинули. Лес шумит, скрипит, ветер платки с голов непутевых срывает – а на траве девка-красавица лежит, словно уснула, да волки белые кругом стоят, зубы скалят. Постояли люди, подумали – и тут та баба, что всех в погоню подняла, заголосила, что не кинут люди добрые сестру свою, человеком рожденную, да отберут у волков-иродов, да справят тризну богатую. Только двинулись люди к волкам – а девка лежащая ррраз – и дернулась. Встали люди одуревшие. А та дугой выгнулась, глаза открыла, крикнула имя одно – да и обратилась волчицей белой. Только глаза от былой красавицы остались – глубокие, чистые, цвета листвы осенней, только-только золотом тронутой. Подошла она к жениху своему, встала рядом, головой лобастой мотнула – да и унеслась вся стая обратно в лес. Только сарафан льняной да колесо Перуново на траве осталось. С тех пор, бают, видят в тех лесах дремучих порой красавицу-девку с глазами дивными да молодца статного, беловолосого. А то и просто пару волков белых встречают. И никто на них руку не поднимает, потому как с разрешения лесного хозяина они там живут, никого не трогают. А порой и к людям выходят, орехи да ягоды приносят к дому её. Да только испужался народ, стариков переселил в гридницу, а дом пожгли – чтоб неповадно было нечисти ходить. Долго лес стонал после этого, долго люди боялись мимо стены деревьев у круга выжженного ходить. Так и пустует еще то место. А там, где оборотни девицу к себе забрали, ночью лунной камень вырос. И назвали его Волчьим. Ночами темными волки там свадьбы свои празднуют. Да и сам Царь волков со своей невестой людьми оборачиваются, из лесу выходят, посмотреть на мир человечий…»