Выбрать главу

— Остановись-ка на минутку.

Торговец замер, поднял голову и заметил, как вокруг неожиданно стало тихо. До такой степени тихо, что крышу заполнили грохочущие звуки улицы — можно было расслышать перестук каблуков и звон бубенчиков, доносимые легким ветерком.

Человек, стоящий неподалеку, только что поднялся по лестнице. Торговец успел разглядеть, что вновь прибывший значительно выше среднего роста, крепко сложен и вдобавок чистокровный Вис, как и девять десятых населения города. Затем последовало неуловимое стремительное движение — и вар-закорианец с ужасом обнаружил, что болтается в воздухе. Он ударил со всей силы, но без толку — слишком слабо для ужасающей мощи, которая держала его с таким равнодушием.

— Послушайте, как ноет Грязноволосый!

— Скинь его с крыши, Лидиец!

— Сделай это, а мы скажем, что он споткнулся о своего маленького дружка.

Хор веселых голосов и аплодисменты заглушили несколько разочарованных криков. Обернувшись к лестнице, высокий человек, которого назвали Лидийцем, с высоты дюжины ступеней сбросил свой вопящий груз во внутренний дворик. Там вар-закорианец ударился о горшки и остался лежать и стонать.

Внизу и вокруг него зашевелились люди, наблюдая за его состоянием. Но Лидиец уже отвернулся и встал на колени перед девушкой. Та села, опираясь на его плечо и прижимая ладонь к поврежденной щеке.

— Дай посмотрю, Велва, — он заботливо повернул к себе ее лицо, внимательно разглядывая синяк.

— Этот ублюдок изуродовал меня на всю жизнь? — спросила девушка с яростью.

— Ничуть, но все же покажись кому-то знающему. Вот, держи, — он вложил деньги ей в ладонь. — Сходишь к врачу на улице Мечей.

Девушка порывисто обвила руками шею молодого человека и поцеловала его, опутав волной прекрасных волос.

— Оставь его, Велва, — крикнул кто-то. — Хочешь, чтобы он забивал себе голову перед скачками ?

Лидиец рассмеялся, мягко высвободился из объятий девушки и поднялся на ноги.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Стоило заработать синяк от этого борова, чтобы оказаться в твоих объятиях.

Он лишь вздохнул и, кивнув ей, ушел на другой край крыши. Вряд ли в Саардсинмее нашлась бы женщина, которая не шептала Лидийцу подобных слов — пусть даже только в мечтах…

Ближе к вечеру двери лавок вдоль Пятимильной улицы плотно закрыли, то же самое произошло на прилегающих улицах. В ход шли не только обычные замки и решетки — иногда фасады домов заколачивали досками. После Огненных скачек часто случались уличные драки, и никто не сомневался — так будет и в этот раз, хотя бы потому, что среди участников было трое свободных светловолосых людей из Ша’лиса.

Поздним вечером густой медовый свет затопил городские кварталы. Город наполняла своеобразная тишина — затишье перед бурей.

С нескольких сотен карнизов, колоннад и портиков вдоль знаменитой гоночной трассы свисали гирлянды цветов и флаги, застывшие в неподвижном горячем воздухе. Преобладал треххвостый дракон, а кроме него, множество гербов тех купцов и хозяев постоялых дворов, которые помогли устроить летние состязания. В гирляндах и лентах, развешанных в окнах, обвивающих деревья и волосы девушек, было представлено большинство цветов, принадлежащих соперникам. И красный Саардсинмеи затмевал все остальные.

Приносящие удачу знамена с изображением бога Дайгота, покровителя бойцов, акробатов и колесничих, украшали фонарные столбы или протянулись через улицу от здания к зданию. Ближе к берегу и вдоль всей портовой стены, до Высоких Божественных врат и Прибрежной дороги, изображения Дайгота уступали место флагам морского бога Рорна.

Зрители начали собираться еще с полудня. По мере того, как закат из меда делался кровью, они сбивались в толпы, забивая лестничные пролеты принесенными скамейками, взбирались на крыши, балконы и все возвышенные поверхности на протяжении пятнадцати миль.

В начале Пятимильной улицы располагался огромный стадион Саардсинмеи, всегда переполненный. Люди, желающие видеть все своими глазами и судить обо всем в числе первых — а может быть, просто поволноваться и покричать, — занимали места вдоль трассы. Но те, кто имел возможность заплатить цену, высокую, как никогда в году, предпочитали узреть рождение славы и ее смерть на финише гонок — на стадионе. Даже невзирая на долгое ожидание, когда можно судить о происходящем лишь по мельканию отдаленных огней в лабиринтах города, доносящимся крикам и рассказам специально посланных гонцов, чьи сведения не слишком-то достоверны.

Когда первые звезды в догорающем чистом небе протянули серебряные лучи к Новому Элисаару, Саардсинмея замерла, и слышно было лишь тихое биение общего пульса.

Когда-то огромное стеклянное зеркало в когтистой раме из черного дерева, покрытого золотом, находилось во дворце Саардоса, прежней столицы, теперь же покоилось в зале под стадионом Саардсинмеи. Мужчины, понемногу стирающие позолоту своими прикосновениями, порой покрытые шрамами не меньше, чем туманная поверхность, облаченные в великолепие убийства и смерти, застывали здесь на миг и пристально вглядывались в глубину. Этот взгляд мог стать последним — в глазах отражения видели всю полноту, всю свою жизнь. Великой удачей считалось дотронуться до зеркала в тот миг, когда оно удерживает тебя, и приказать отражению: «Оставайся, пока я не вернусь».

Обычно зеркало возвышалось над теми, кто заглядывал в него. Лишь один человек точно подходил ему по размеру — Лидиец.

На нем была короткая открытая туника колесничего из искусно выделанного льна, рубиново-красного цвета Элисаара. Тунику прикрывал кожаный доспех, выкрашенный в алый цвет и перехваченный золотым чешуйчатым поясом. Его предплечья и икры также облегала кожа, стянутая золотом, а черные волосы были убраны назад и схвачены широким золотым кольцом. Стоя перед зеркалом, Лидиец казался сотворенным целиком из золота, из золота и крови.