— Зачем ты привела меня сюда? — спросила она.
— Здесь Ках, — ответила Тьиво.
— Нет, Ках — богиня Висов, — возразила закорианка, еле удержавшись от ругательства. — Твоя. Может быть, моя. А эта штука там — магия желтоволосых. Их богини, Повелительницы Змей, Анак.
— Ках простила мои грехи, — возразила Тьиво. — Ее рука все время протянута ко мне. Когда эта вещь поднялась из-под земли, ее наполняла Ках. Мне здесь страшно, но страх не имеет значения. Здесь я и получила способность исцелять и вызывать огонь. Я никому больше не рассказывала. Это место Ках.
— Этоих место, — разозлилась Пандав. В оцепенении она почему-то подумала о спортивных состязаниях между танцовщицами Саардсинмеи и светловолосыми девушками Ша’лиса. Неуместное, но всеобщее чувство — расовая неприязнь. Вечный поединок, война, не утихающая никогда, проявляясь как в больших делах, так и в мелочах. Разве Шансар не пел, накатываясь на Свободный Элисаар белой вопящей волной?
Пандав закрыла глаза — и увидела пылающую звезду, падающую с небес. Она разбилась о грудь земли, выжигая и раскалывая камень, прорубив туннель и похоронив себя в его глубине. Когда улеглись разорванные облака и тучи пепла, дымящаяся звезда лежала во рву, прорытом ею в долине посреди гор.
— Здесь, — Тьиво положила руку на плечо Пандав. — Ты видела звезду? Я тоже. Это воспоминания небесной колесницы Ках о том, как она упала.
— Магия Равнин, сила полета, — прошептала Пандав.
Тьиво взяла ее за руку и повела прочь от сверкающего купола-холма, храма, упавшей звезды и времени-рыбы, между мандариновых деревьев, на обычный выгон, где лежали и мирно жевали коровы.
Кости в ногах Пандав словно превратились в воду. Она села на жесткую траву, чтобы не зашататься.
— Мне там не понравилось, это не для меня, — сказала она, дрожа. — Но, конечно же, это имеет значение.
Тьиво спокойно дождалась, пока закорианка поднимется. Они вернулись в хижину и больше не разговаривали друг с другом.
Лежа рядом с Эрудом на тюфяке Тьиво, Пандав увидела во сне Саардсинмею после удара волны.
Она смотрела на нее сверху вниз, ибо парила на крыльях высоко над разрушенным городом. Далеко внизу простиралась пустыня с изломанными монолитами и грудами водорослей на остатках зданий. Она не узнала бы город, не будь в этом сне вооружена знанием его былого имени. Кружа над городом, как когда-то ястребы на охоте, она спускалась вниз сквозь ветер, бьющий в лицо.
Во сне крылатая Пандав оставалась бесстрастной. Вид руин города не трогал ее сердце.
На крыше храма Зардука, убранство которого вынесло наружу, все еще оставался корабль. Она подлетела к этому кораблю, покружила среди колонн и улетела прочь. Дальше располагался стадион, уничтоженный, как и почти все остальное. Теперь там зияла бездна — арена была завалена обломками самых разных вещей.
На северо-востоке лежал основной массив руин, увитый водорослями, с осколками ракушек на ступенях, крышах и мостовых, и усеянный всеми мыслимыми следами разом побежденного человеческого общества.
Снова подул ветер, очищая воздух своим дыханием, и прижал Пандав ближе к земле, хотя она все еще оставалась высоко над городом. Она зависла над тем, что, на ее взгляд, прежде было Могильной улицей.
Все покрывала грязь. Даже мрамор, казалось, по большей части обратился в грязь. Она с трудом различила среди развалин маленькую группу людей, которые сползлись сюда, словно нищие в трущобы после сбора подаяния.
Незримая Пандав парила среди грязных холмов и смотрела на них с легкой жалостью, не чувствуя родства. Она была далека от них во всех отношениях. Кто-то копался у камня, белизна которого еле проступала из слоев ила, и пытался вытащить за ноги чье-то тело. Остальные просто сидели и ничего не делали.
Душу Пандав (она была уверена, что витает здесь лишь душой, без плоти) снова понесло ветром. Она поднялась к усыпальницам здешних королей и королев — людей зрелищ. Высоко на склоне вздымался черный улей ее собственной гробницы, омытый дождем и окруженный поломанным алоэ.
Дверь была распахнута. Она вспомнила, что здесь нашел убежище Регер, а может быть, и другие. Один из этих выживших, видимо, задержавшийся внутри, как раз появился в дверях — белый силуэт на черном фоне.
Не одна Пандав наблюдала за этим явлением. Две женщины, бродившие неподалеку по склону, застыли в своей неумолимой бесцельности. Они выглядели испуганными, словно увидели призрак, не понимая, что это еще один уцелевший, такой же, как они сами.
В силуэте не было ничего тревожного. Просто девушка в белом платье, с головой, тоже укрытой белым покрывалом. Она не стала стоять, оглядываясь вокруг, а сразу пошла вверх по склону, прочь от черной гробницы. Однако на вершине холма она замешкалась и бросила взгляд назад, словно осознавая присутствие еще одного наблюдателя — Пандав.
Белизна ее одежд почти не отличалась от цвета волос и кожи. Та, что спаслась в гробнице, была эманакир.
Во сне Пандав уже знала достаточно, чтобы правильно сложить вместе все куски. Накануне возмездия, избегая театральных сплетен, она не услышала об отравлении Равнинной ведьмы, а ее любовник-актер был слишком занят другими делами, чтобы утомлять ее уши рассказами об этом. Так что Пандав не знала ни об убийстве, ни о погребении, пока не увидела другой сон в храме Ли. «Я отдала себя смерти…» Былой сон пришел, смешался с текущим и внес в него новое толкование.
Эманакир умерла и благодаря своей смерти обрела уверенность, что у Регера будет убежище. Прошло несколько дней, Регер давно ушел. И тогда, поднявшись из смертной тени, исцеленная, как не умиравшая, белая девушка вышла в мир. Опустив вуаль на лицо, она перешла через гребень холма и исчезла из виду.
Крылатая и бестелесная, Пандав не смогла последовать за ней.
Вместо этого она проснулась, против воли и с ужасом, снова втиснутая в свое тело, не зная, где она и что произошло. И в ее подсознательном сражении за себя и свою память, за то, чтобы сердце билось, а легкие дышали, этот сон, подобно иным, остался незаконченным и отлетел, уплыл прочь, погрузившись в глубину за пределами видимости и сознания.