Холодный пластик под лопатками содрогнулся. Было в этом содрогании некое сладострастие, словно бы лифт наслаждался чужой болью.
- Бичиха сейчас не причем… - начал Роман.
- Как дружков твоих рядом нет, сразу бичиха не причем стала! – охраннику не интересно было слушать Романа, он хотел говорить, говорить и все тыкать ружьем в пленника, изливая застарелый ужас, унижение, боль, захлебываясь от восторга быть хозяином положения. Впервые – за долгие ночи в гостинице «Парус». – А раньше так очень даже причем была, в тюрягу меня пытались закатать! Бомжелюбы хреновы! Еще хватать меня вздумал!
- Да я тебя спасал, идиота! – пробормотал Роман, косясь на взметнувшееся к его виску дуло, - Ты хоть вокруг посмотри! Ты соображаешь, куда ты залез?
Охранник на мгновение отвел глаза от Романа и наскоро оглядел блестящие пластиковые стены.
В ответ лифт оглядел охранника.
Неужели он не чувствует? Роман ясно, всем телом, зудящей кожей ощущал – лифт смотрел на них! Они быливнутриэтого взгляда, он рассматривал их со всех сторон, буравил затылок с потолка и елозил по подошвам, заставляя судорожно переминаться на месте.
- Если я не придумаю, как с ним справиться… - Роман попытался приподняться.
Удар ногой вбил его в угол кабины, словно бильярдный шар в лузу.
- Ты мне зубы лифтом не заговаривай! – с ласковой укоризной протянул охранник, - Думаешь, еще в чем тебе признаюсь? А могу! Хочешь, расскажу, сколько я таких умников как ты, в Боснии умочил?
Вот сейчас, под ружье наподдать, поднырнуть, дернуть за ноги…
Роман глухо вскрикнул.
Охранника перехватил его резко выброшенную ногу, крутанул… Пластиковый пол прыгнул Роману в лицо. Показалось, он слышит как трещат его собственные кости.
- Еще раз дернешься – сломаю, - пообещал охранник, и его пальцы сжались у Романа на щиколотке, как тиски.
Пол кабины не был таким уж гладким. Только сейчас, уткнувшись в него носом, Роман увидел, что коричневый линолиум испещрен мельчайшими светлыми пятнышками. Пятнышки лежали кучно, будто в узор складывались. Вот вроде бы контур лба, бровь, закрытый глаз… Ну и что, ну и ничего такого, действительно, похоже на лицо, но ведь это всего лишь случайность, обыкновенный брак покраски…
По какой-то едва уловимой, но совершенно несомненной ледяной неподвижности черт Роман понял – это лицо мертвого!
И еще – это было его собственное лицо.
Роман глухо вскрикнул.
На проступающем сквозь пластик лице дрогнули веки. Медленно поднялись. Его собственные – остановившиеся – глаза глянули прямо на Романа. Оценивающе. Как домохозяйка на мясную вырезку.
Позабыв о боли, о вцепившимся в него охраннике, Роман рванулся… Чтобы тут же получить прикладом между лопаток, ткнуться окровавленной физиономией в пол…
Никакого лица в полу не было. Лишь крупные капли крови, похожие на большие темно-красные ягоды, усыпали пластик. Но и они тоже исчезали, словно кто-то невидимый собирал эти ягоды в свою корзину.
Роман застонал, тяжело перекатился на спину и уставился глаза в глаза охраннику, с болезненным интересом изучавшим залитого кровью Романа.
- И на хрена я тебя удержать пытался? – спросил сам себя Роман, разглядывая нависшего над ним противника. Разглядывая безнадежно. И мерцающая под потолком лампочка тоже разглядывала охранника – удовлетворенно. Охранник ежился, тер стриженный затылок свободной рукой, но головы так и не поднял.
- Подписал бы признание – все бы живы остались! А теперь и тебе, сволочи, конец, и мне, дураку, тоже, и еще… Ты хоть понимаешь, гад: ты тут сдохнешь, а бичиху твою сможет только невинная кровь изгнать? - Роман заорал так, что охранник отпрянул, а потом быстро передернул затвор, целясь Роману прямо в кричащий рот, - Пока она кого-нибудь постороннего не пришьет, ее ни пинками, ни святой водой отсюда не вытуришь. У тебя совесть есть? Ты ее убил, а жрут пусть другого?
- Пусть, - с коротким смешком согласился охранник, - Пусть хоть всех вас… Хоть жирдяя бизнесмена, хоть стерву его тощую, хоть психа вашего помороженного…
Да уж, количество психов на одну пустую недостроенную гостиницу прям зашкаливало.
- А лучше всего сучку с огнеметом, жалко, я ее не прихватил.
Действительно, жалко. Ох, если бы этот придурок Янку захватил! Вот кому не помешали бы ни ружье под носом, ни пульсирующая в ноге боль. Соорудила бы она из господина охранника прям на стенке лифта выразительный барельеф! Янка, она барельефы лю-юбит…
- А я буду жить, - издевательски цедил охранник, водя дулом ружья у Романова лица.
- Хрен ты будешь, а не жить, - тускло ответил Роман, отмахиваясь от ружейного дула, будто от надоедливой мухи. Он оперся на ладони, подтянул ставшее непослушным тело, привалился к холодной стене. – Ты так и не понял? Ты, считай, уже труп. Как твоя бичиха.