Роман оттолкнулся здоровой ногой и врезался в охранника, опрокидывая его на пол. Навалился сверху, прижимая его к бетону и испытывая дикое, свирепое желание бить, бить – и бил, бился головой тому о лицо, в кровь разбивая нос, плюща губы, колотил, не обращая внимания на вспыхнувшую в голове страшную боль…
Из разорванного кармана куртки с мелким сухим шорохом сыпались семечки – сто лет назад, вчерашним вечером, в другой жизни – сунутые ему Янкой…
Жесткий кулак въехал Роману в разбитый бок. И вспыхнул фейерверк. Роман скорчился, не в силах даже закричать. Охранник под ним на мгновение облегченно расслабился, шумно перевел дух – и спихнул Романа с себя.
Шатаясь, поднялся на ноги. Посмотрел на Романа одним глазом – другой стремительно заплывал густой опухолью – и засадил ботинком по простреленной ноге.
Роман забился. Все его тело пульсировало – боль вспыхивала в ноге, тут же откликался бок, потом она охватывала голову, и мучительная волна отправлялась в обратный путь – голова, бок, нога…
Охранник пару мгновение глядел на него, потом отер лопнувшие от ударов губы, зашипел от боли и смачно сплюнул кровавый сгусток Роману в лицо:
- Сдохни, сволочь!
Пошатываясь, он повернулся к корчащемуся Роману спиной, сделал шаг… и замер.
Припадая к бетону, словно вышедший на охоту волк, к нему ползла бичиха.
- Сволочь, что ж ты не предупредил! - с упреком бросил Роману охранник.
Даже несмотря на терзающую его боль Роману стало смешно. Ну да, чего ж ты не предупредил, чтоб я успел смотаться и оставить тебя ей на съедение – своеобразный парень, ей-богу, своеобразный.
Выламываясь нечеловечески угловатыми движениями, то и дело приникая к полу, бичиха неторопливо двинулась к охраннику.
Желтый глаз в алой сетке лопнувших капилляров проглянул сквозь метущие бетон плотные черные космы и пристально уставился на охранника. И было в этом остановившемся взгляде какая-то дикая и одновременно жалкая жажда – так обезумевшая от вынужденного воздержания алкашка глядит на полный стакан водки.
- Буксы-варру-варр… - прохрипело из глубин сального волосяного пучка, - …горят-рр-варр…
Охранник попятился:
- Ты… Пошла… Пошла отсюда, пьянь… Сама виновата… - он все шарил и шарил вокруг себя руками, словно надеясь нащупать канувшее в шахту лифта ружье.
В желтом глазу бичихе вспыхнуло неистовое торжество.
Охранник глухо вскрикнул и перескочив через лежащего Романа, рванул к лестнице, выбежал в проем, затопотал по ступенькам…
Бичиха сильным толчком подбросила тело в воздух, волна лютого смрада растеклась во все стороны, тварь исчезла.
И тут же шаги на лестнице загрохотали снова. Обезумивший от ужаса охранник ворвался в холл, а за ним, нетопырьими крыльями распластав полы старого драпового пальто, летела бичиха. Воздух стонал вокруг нее, окутывая синими искрами вихрящиеся пряди волос, а единственный глаз светился мутным белесым светом.
- Лети проспись! – сходя с ума от невыносимого ужаса орал охранник, - На халяву не наливаем!
Он слепо мчался вперед, прямо на лежащего Романа. Тот попытался откатиться в сторону… Связанные руки откликнулись острой, полосующей болью. Непослушная раненная нога тяжело и бессмысленно перекатывалась по полу, словно была не частью Романова тела, а посторонним мешком, привязанным к заднице.
С разбегу охранник зацепился за Романову ногу – за раненную, конечно. О-у, как больно!
Беглец попытался удержать равновесие…
И рухнул навзничь рядом с Романом.
Торжествующе шипя, бичиха зависла над ним, ее желтый глаз вращался, будто прожектор.
Охранник снова заорал, схватил Романа за плечи и… попытался втащить его на себя.
- Отвяжись… Ты не можешь… Я не такой… Вон пошла! – кричал охранник, буквально ввинчиваясь под беспомощно дергающегося Романа, - Отстань! Его ешь, он вкусный!
- Пусти, придурок, тут тебе не гастроном! – завопил Роман, пытаясь скатиться с охранника, но сомкнувшиеся на его плечах пальцы будто закаменели.
Парящая под потолком бичиха сложила полы пальто и… ринулась прямо на Романа. Широко распахнутый испитой глаз в путанице черных волос словно валился на него сверху. Застыл на мгновение у самого его лица… Сеть гнусно пахнущих сальных волос закрыла все вокруг… Роман снова закричал, слыша, как утончается, вязнет в этой паутине его крик. Мягкие, даже ласковые, омерзительно бескостные пальцы коснулись его…
Романа вырвали из рук охранника, как рассвирепевший до невменяемости взрослый выдирает игрушку из рук ребенка.
Стягивающий запястья ремень с глухим хлопком лопнул. Расчерченные оконными проемам бетонные стены сделали кульбит вокруг Романа, пол прыгнул ему навстречу. Многострадальная Романова голова с размаху приложилась о старый деревянный ящик. Гнилое дерево затрещало. И тут же Роман понял, что если человека часто и помногу бить по башке, даром это никак не пройдет.