– Что с отцом? – заметив темно-красные пятна, усеявшие доспехи юнцов, леди Талли чуть отодвинулась. Новоявленный лорд Мутон наклонил голову вниз и молчаливо кивнул. – Больше он никого из нас не тронет.
– Господин, – осмелев, Пингвин отставил изуродованную ногу в сторону и поклонился Мейсону. Тот все еще избегал смотреть ему в глаза. Принципиально-благородный рыцарь с кодексом чести. – Мы, как вы помните, договорились о том, что вы наградите моих людей за помощь в вызволении Аарона. Полагаю, обещание в силе? – прежде, чем сын Лукаса успел возразить или раскрыть рот, из бравого отряда спасителей вышел невысокий человек с подчеркнуто надменным выражением лица. Держась прямо, с чуть вздернутым подбородком, он не улыбался и вообще никак не реагировал на происходящее. – Альфред Уэнт. На службе нашей семьи больше двадцати лет. Именно ему отец поручил пробраться в замок и похитить ребенка, но он отказался и пришел к нам с Эдвардом. Благодаря ему мы открыли ворота и впустили всю вашу армию.
– Почему вы отказались исполнить приказ командира?
– Не поймите меня неправильно, милорд, – почтительно склонившись перед грандлордом, Альфред не стал разыгрывать оскорбленную добродетель и перешел на откровенный тон: – Я убивал людей. Не могу сказать, что получал от этого удовольствие, но обязанности кастеляна и гвардейца исполнял неукоснительно. Если бы меня попросили пробраться в Мель и убить вас, я бы не раздумывал. Вы бы уже были мертвы. – Мейсон не особенно удивился. Таких самонадеянных бойцов в Беленоре хватало. – Но похищать невинного ребенка, держать его в подземелье с мешком на голове – это не в моих правилах. Я редко испытываю угрызения совести, но не собираюсь видеть на один дурной сон больше, чем обычно.
– Вы будете произведены в рыцари и я рассмотрю возможность присвоения вам земель или замка, – Уэнт благодарственно кивнул и вернулся обратно в строй. Лучше держать подобных врагов на виду. – Ну а ты, Освальд, будешь узаконен в глазах общества и станешь полноправным Мутоном. В случае, если у твоего брата не будет детей, ты унаследуешь Красный Пруд и будешь им править.
– О, уверяю, Эд с этим прекрасно справится. Мне бы не хотелось лишать его дома или конкурировать за жалкий обтесанный кусок камня, – презрительно выплюнул бастард, поражая сюзерена. Тот ждал ликования по поводу долгожданного триумфа. – Я бы хотел проявить себя на другом поприще. Если… есть такая возможность, то…
– Приношу искренние извинения, – молодой солдат в броне с красной эмалью прервал их беседу. – Я не хотел беспокоить вас и проявлять неуважение, но отец настоял. Он попросил передать вам это. – протянув незапечатанное письмо сюзерену, будущий лорд Блэквуд улыбнулся чуть раздраженному лицу Освальда. – Я писал под его диктовку по понятным причинам. В нем лорд Скотт Блэквуд просит у короля Никлауса Ланнистера найти место при дворе для лорда Мутона.
– Я приложу свои рекомендации и просьбы об узаконивании, – вздохнув, Талли бегло прочитал текст и мысленно усмехнулся. Какая теплая и вместе с тем пафосная декламация, в духе слепца. – Похоже, ты нашел себе хороших друзей, Освальд. Мне будет тебя не хватать.
– Я поблагодарю вашего отца лично, – просияв редчайшей улыбкой, Мутон сжал руку юного Блэквуда и, поклонившись обступившим его вельможам, поспешил обратно в замок. По дороге он чуть не упал, но вовремя схватился за поручни и удержался на единственной здоровой конечности. Ему нужно время и уединение на то, чтобы все осознать. Слезы текли из глаз, когда, запершись в маленькой коморке, он достал тот самый кинжал, подаренный матерью перед смерти. Ручная работа Тирошских мастеров с остатками крови проклятого выродка.
Через пару часов Эдвард обнаружил младшего брата на месте трагедии, где вовсю орудовали пятеро слуг, пытавшихся избавиться от следов преступления. Официальная версия гласила, что лорд Мутон во всем сознался и, попытавшись напасть на ворвавшихся спасителей с клинком, был зарублен. Мало кого интересовала судьба предателя, дезертира и похитителя детей, но если бы вассалы прознали о том, что равный им был тайно казнен, точно подзаборная шавка, они бы занервничали и осуждающе покачали головами. Не потому, что красть чужих отпрысков – правильно и не заслуживает кары, но скорее из чувства солидарности.
Ведь тогда убить можно любого?
– Вот ты где. Я уже обыскался, – весело улыбнувшись, Нигма отворил дверь и вошел внутрь, лишь на середине пути останавливаясь возле деревянного кресла, испачканного кровью. – Наверное, следует перенести зал совета на этаж ниже. И вообще, начать пользоваться свечами. – видя, что Освальд явно не заинтересован в диалоге, Эдвард устало потер переносицу. – Ты чем-то расстроен?
– Пошли вон, – спустя полминуты изрек Пингвин, обращаясь к копошившимся в темноте служанкам. Испуганно дернувшись, они подчинились и стремительно вылетели из комнаты, на ходу извиняясь и потупляя взор. – Все равно это уже никогда не отмоется. Не верится, что мы справились.
– Значит, ты все-таки расстроен…
– Я огорчен, – рассеянно запустив ладонь в темные волосы, бастард прикрыл веки. – Все произошло так быстро. Еще четыре года назад мы друг друга не знали, а сейчас сидим здесь, празднуем победу и ликуем. Я поеду в столицу, ты останешься здесь и будешь поддерживать наследие, а Джерма… она продолжит быть счастливой.
– И что же конкретно тебя смущает? Поездка в столицу за мои деньги?
– Ты помнишь, как мы сидели здесь, в этом зале, четыре года назад? – лицо Эдварда не изменилось. В слабом отблеске огня глаза казались более темными, почти черными. – Когда Джаред меня сильно избил и сломал ногу. Ты помнишь тот день?
– Как вчерашний. Я не выносил слезы с самого детства, но ты заставил меня расчувствоваться. После смерти матери я уже забыл, каково это – сострадать.
***
– “Освальд, не слушай других детей. Ты красивый и умный”, – всхлипывая, бормотал юноша, до смерти запуганный и одинокий. – “Когда-нибудь ты станешь великим человеком”. Она говорила так каждый раз. И теперь только это у меня и осталось – память. И каждое воспоминание, словно колотая рана.
– Этот платок носила при себе моя избранница из заморского края, – достав священную реликвию с неким придыханием, Эд втянул носом до боли знакомый запах. – Все, что от нее осталось. Но когда я смотрю на него, мне не грустно. Знаешь, почему?
– Нет. Я не хочу знать, – огрызнулся Освальд, пытаясь растереть посиневшую конечность. – Твой визит подошел к концу. Убирайся из моей комнаты.
– Мой дорогой брат, для некоторых любовь – источник величайшей силы. Но для таких, как мы, она останется источником величайшей слабости.
– Уходи.
– Лучше не обременять себя. Ты же сам сказал мне однажды: “твоя мать мертва из-за твоей слабости”. Осталось лишь признаться, что этой самой слабостью она и была.
– Что ты сказал? – оскалился бастард, смаргивая слезы с искажанного гневом лица. – Мамочка была святой! И она одна обо мне заботилась! А теперь ее нет… у меня ничего не осталось!
– Того, кто всего лишился, невозможно подкупить или запугать, невозможно предать и ранить. Такой человек не повинуется никому. Кроме самого себя, – подойдя ближе, Эдуард наклонился над братом и, с легкой улыбкой, протянул ему причудливый кинжал, изъятый отцом за непослушание незаконнорожденного сына. Хотя он всего лишь защищался, за что и поплатился ногой. – Вот, кого я вижу перед собой прямо сейчас. Свободного человека.