Г-н Амбер знал своего сотрудника, его покорность. И всегда руководствовался принципом: действие — это лекарство, и в случае несчастья, так же как в случае обморока, нужно вмешиваться и даже сильно бить по щекам.
— Мосье Кош, я ничего не буду говорить о вашем горе, это и наше горе. Дезире была мне как внучка… Мыс Ариадной все хорошенько продумали еще до вашего прихода, все обсудили. И решили, что вы должны ехать.
Г-н Кош перечитывал телеграмму, слово за словом. 4.20 пополудни умерла. Накануне вечером в 11 часов 20 минут он стоял у окна, смотрел на звезды и думал, какие из них уже мертвы. Быть может, некоторые из них умирали в ту самую минуту, а он продолжал видеть их, так же как сейчас Дезире продолжала жить для него, потому что двумя минутами ранее он еще считал ее живой.
— Вам нечего волноваться о конторе. Период сейчас спокойный; ваш заместитель Соэ вполне справится; Ариадна ему поможет, вот и все. Нужно позвонить в «Сабену» и «Пан-Американа», выяснить, когда ближайший рейс. Паспорт выдают немедленно, если необходимость срочного вылета подтверждается телеграммой. Но я могу обратиться и в министерство иностранных дел, если возникнут трудности.
И уж если г-н Кош как одержимый все еще продолжи сопоставлять время, машинально подыскивал ненужные слова, продиктованные неосознанной потребностью покритиковать Гарри Джорджа, — зачем просить, чтобы сообщили отцу? Не думал же он, что Лмберы похоронят себе эту тайну? И зачем, зачем писать, что он в отчаянии? Разве в этом мире осталось что-нибудь, кроме отчаяния? — то делал это, как и сам заметил, для того, чтобы не заострять внимания на самых ужасных словах — травма черепа, чтобы отогнать от себя эту картину. Он почувствовал жуткую тошноту, наверное, от напитка, которым его предусмотрительно напоила мадемуазель Ариадна, — а вдруг ему сейчас станет дурно, он потеряет сознание, умрет? Но проблеск несбыточной надежды на такой исход прорвался вдруг потоком слез.
Его плечи долго вздрагивали, мадемуазель Амбер, стоя рядом, положила на них свои красивые белые руки, привыкшие ощущать, как покачиваются столы от толчков мертвецов, и может, флюид, который источали прижатые к его плечам ладони, почти сразу успокоил его.
— Извините, — сказал он, вытирая глаза и заросшие бородкой щеки. Затем громко высморкался.
Г-н Амбер ждал, тоже борясь с желанием заплакать, сдавившим ему горло. Но он сделал над собой усилие и заговорил:
— Так вам будет легче, мосье Кош. Надо поплакать. Теперь послушайте меня: нужно готовиться к отъезду. На бирже дела не блестящи, и, кроме ваших ценных бумаг, у вас, наверное, не слишком много наличных денег после затрат на свадьбу. Вы можете воспользоваться счетом фирмы.
Тошнота возвращалась; не говоря ни слова, он отрицательно покачал головой. Хозяин прервал молчание.
— Разумеется, это пособие, а не ссуда, — сказал г-н Амбер, как бы смирившись.
Нет, нет. Тошнота слишком сильная, чтобы можно было произнести хотя бы слово. Нет, он не поедет. Не хочет видеть снова Гарри Джорджа. И даже не станет набирать длинный номер, указанный в телеграмме, он ничего не желает знать ни о травме черепа, ни о пути в клинику, ни о том, говорила ли она что-нибудь после катастрофы, фотографировалась или снималась на кинопленку во время этой поездки по Америке, и было ли ее лицо…
Он не мог сказать ни слова и лихорадочно сморкался, каждый раз старательно вытирая усы. Наконец гнусавым, но твердым и решительным голосом он все же произнес:
— О, дет! Посье, де требуйте от педя этого.
Затем после очередного шумного сморкания:
— Я никогда не смогу видеть этого парня.
Это было поистине несправедливо, по-женски и все же бесповоротно. Г-н Амбер понял, что впервые (за исключением того давнего случая, когда он уперся, намереваясь жениться на Мадлен) директор не подчинится его воле, и был раздосадован, даже злился немного на свою дочь, которая стояла, опустив глаза, словно стесняясь своей маленькой победы. Они действительно обсуждали вдвоем этот отъезд, он был за, она — против. Старик предвидел, в каком жутком состоянии бездействия окажется г-н Кош во время предстоящего траура без формальностей и похорон. Без этой отвратительной, но спасительной суматохи — регистрации смерти, подписей, распоряжений, ритуалов, что заполняют первые дни горя жестокой чередой необходимых и срочных дел, но все же заполняют их, без всего того, чего в ближайшее время будет трагически недоставать г-ну Кошу. Отсутствующая покойница, сменившая местожительство еще до отъезда, не потребует никакой волокиты ни с оформлением документов, ни с похоронами. У г-на Коша нет близких друзей, он останется один. Ему надо будет послать извещения о смерти, если он вообще будет посылать их, но этого мало, чтобы выдержать неимоверную тяжесть ужасных двух-трех дней в начале траура. Старый буржуа прекрасно знал, каков смысл смехотворных ритуалов, абсурдных условностей, всепоглощающего кривляния — да, именно всепоглощающего, потому что в этом и заключался смысл похорон… И поскольку всего этого не требовалось, надо было, чтобы бедный директор окунулся в другую суету — оформление паспорта, обмен валюты, телефонные разговоры с аэровокзалом и передачу дел г-ну Соэ.