Нидерланды могут радоваться, что война обошла их стороной. А мы можем радоваться, что Нидерланды оставались нейтральными, потому что это позволило им надежно спрятать тысячи бельгийцев.
В 1914—1918 годы Бельгия потерпела полный крах. Мы — да, Нидерланды — нет, потому что наша страна лежала на пути немецких войск во Францию, только и всего. Через нейтральные Нидерланды Германия могла ввозить все необходимое для своей военной машины. Не случайно шеф немецкого генштаба Мольтке называл Нидерланды «нашей дыхательной трубкой к Северному морю». Во время франко-прусской войны 1870— 1871 годов Бельгия чудом вышла сухой из воды. В 1914 году это ей не удалось.
Германия потребовала свободного прохода для своей армии. Бельгия отказала, ссылаясь на гарантированный ей великими державами в 1830 году вечный нейтралитет. Наша страна перешла к обороне. Франция и Англия наблюдали это, дрожа от страха. Бельгия была не только крохотной, но и непредсказуемой. Разве не здесь недавно, в 1912 году, состоялась массовая забастовка в защиту всеобщего избирательного права? Разве не здесь проходила полная реорганизация вооруженных сил после того как только что, в 1913 году, получила одобрение персональная воинская повинность? Не говоря уж о том, что в командовании не прекращались споры о стратегии, которой нужно следовать. А вся артиллерия еще до первого выстрела годилась разве что на металлолом.
Гурьба недовольных рабочих и фламандских крестьян, плохо вооруженная, наскоро обученная, укрылась за речкой Изер, сторож Когге и шкипер Герарт открыли шлюзы, и началось противостояние самому сильному и современному войску того времени — прусской армии, на целых четыре года, противостояние с отчаянным упорством и презрением к смерти, заслужившее восхищение во всем мире, в том числе у противников. Это были четыре года грязи, холода, крови, огня, жидкого дерьма и горчичного газа.
Спустя целое столетие крестьяне, обрабатывающие поля вдоль бывшей линии фронта, до сих пор находят там снаряды. Военные до сих пор высылают туда специальные отряды, которые ищут и обезвреживают боеприпасы.
За все годы моей жизни я познакомился только с одним ветераном Первой мировой, престарелым жителем Западной Фландрии, ревностным католиком. В вонючем аду долины Изера он стал социалистом и пацифистом и остался им на всю жизнь. Там, в этом углу фронта, требовались мужество и убежденность.
Его убежденность исходила из его истерзанного тела. Он был рабочим, текстильщиком, человеком немногословным. О войне почти никогда не рассказывал. Повторял только одно: «На войне все люди звереют».
Он знал, чтó говорил, он был простым пехотинцем. Мы с большим трудом можем представить себе, как тогда обстояли дела в армии. Я говорю об армии вообще — нидерландской и французской, британской и немецкой, австрийской и бельгийской. Социальный разрыв между солдатами был непреодолим. В бельгийской армии его к тому же можно было воспринять на слух. Учитывая, что офицеры рекрутировались преимущественно из высших слоев общества, они говорили по-французски и плохо знали или совсем не знали нидерландского. Большинство солдат были фламандцами. Отдельных подразделений для валлонов и фламандцев не было. В жестко централизованной Бельгии такой вариант не мог существовать. Высший командный состав считал единение и сплоченность вооруженных сил или, лучше сказать, свою концепцию такого единения гораздо более важным делом, чем язык землекопов и мужланов.
Итак, приказания отдавались на французском. Валлонские солдаты понимали приказы офицеров хорошо, скопище фламандских солдат понимало их несколько хуже. С ходом войны положение усугублялось. Выбывших офицеров заменяли людьми, прошедшими минимальную воинскую подготовку или совсем не обученными, сплошь валлонами и франкофонами. Рабочим языком был французский, так что простые фламандские парни просто не имели шансов на продвижение по службе, а новоиспеченные офицеры, понятное дело, не собирались учить нидерландский.
Для фламандцев это имело убийственные последствия в самом буквальном смысле слова. Поскольку рядовые солдаты всегда и повсюду находятся на передовой намного чаще и намного дольше офицеров и поскольку солдаты были в основном фламандцами, то и погибали они больше всех. Я вовсе не собираюсь доказывать, что валлоны не сражались плечом к плечу со своими фламандскими соратниками. Они тоже ходили в атаку на линии огня, тоже считали своих убитых. Но их совершенно не касалось вот что: Il faut que l’offensive belge ait comme but principal de faire massacre le plus de Flamands possible[9]. Так писал в самый разгар войны Фернан Нюре, главный редактор ультрапатриотического издания «Насьон бельж». И это сошло ему с рук.
9
«Главной целью бельгийского наступления было уничтожить как можно больше фламандцев» (