Образовательная политика, за исключением семинарий, не давала никаких поводов для массовых организованных протестов, чего нельзя сказать о политике в области языка. Офранцуженные круги населения чувствовали себя обделенными материально и ущемленными в отношении того, что они считали своими естественными привилегиями. Однако и среди знати были те, кто считал, что официальное признание языка преобладающей части населения было бы совершенно нормальным. Этот протест звучал преимущественно со стороны адвокатов, получивших профессиональное образование еще в период французской оккупации. У них были хорошие связи с прессой. Со своей стороны, король Вильгельм и его министр юстиции, ремонстрант Корнелис Феликс ван Манен, которого зачастую — и совершенно несправедливо — изображали холодным кальвинистом, сочли вполне естественным и демократичным восстановить то, что отменили французы. Отныне каждый гражданин получил право судиться на родном языке. Их франкоязычные оппоненты с громкой плаксивостью избалованных детей защищали только собственный эгоизм.
Лишь в 1828 году южные либералы и католики, обычно готовые вцепиться друг другу в горло, смогли объединиться в нечто по справедливости названное «союзом заклятых друзей». Выше я уже говорил о близоруком эгоизме франкоязычных адвокатов. Клирики разработали собственную стратегию. Были составлены две петиции, которые могут служить наглядным примером надувательства простого народа. Для второй из них было собрано 360 тысяч подписей путем принуждения, лжи и обмана со стороны крупных землевладельцев, капелланов и пасторов, в результате беспардонного публичного насилия над совестью прихожан. Собственно говоря, о подписи речь не шла: большинство людей были неграмотны и ставили крестики под требованием, «дабы фламандцев, а тем паче валлонов к голландскому языку не понуждали». Католическое духовенство видело в нидерландском дьявольскую хитрость, придуманную для распространения кальвинизма. Фламандские простолюдины расписывались в поддержку свободы одного языка, французского, хотя ни понимать ни говорить на нем не умели, а неграмотные — в поддержку свободы прессы. Но даже если кто-то умел читать, брать в руки либеральные газеты они не смели — пастор запрещал.
Никогда еще простых фламандцев так не дурачили духовные пастыри, которым люди безоглядно верили. Бельгия никогда не смогла бы возродиться без этого коварного обмана и жажды власти со стороны католической церкви.
В 1830 году Вильгельм уступает нарастающему протесту верхних сословий и снова вводит свободу языка. В этот момент никто еще не желает раскола страны, разве только некоторой независимости местного самоуправления.
Переворот, нежеланным и неожиданным результатом которого стала Бельгия, начался с пролетарского голодного бунта, перепугавшего как проголландски, так и антиголландски настроенных бюргеров. Я все пытаюсь внушить читателю, что Вильгельм I был великим и благородным монархом, но не будем строить иллюзий. Бедность рабочих была в этом государстве такой же ужасной, как и повсюду в Европе. Восстание оказалось успешным, потому что случайно наложились друг на друга несколько факторов. В том году случился неурожай. Другим обстоятельством было на первый взгляд невозможное сотрудничество католиков и молодых либералов. Тактике принца Фредерика, снарядившего войска для восстановления порядка, не хватало решительности. Сказалось неприятие всего голландского рядовыми фламандскими католиками. Франкофоны же, двинувшиеся из Льежа на Брюссель, были исполнены революционного подъема. Помимо этого руководящие круги Севера подогревали сумбурное на первых порах национальное чувство бельгийцев, воспринимавших этот бунт как покушение на их собственный, такой знакомый, такой душевный голландский язык.
В конце концов великие державы все-таки допустили этот развод: в противном случае от восстания осталась бы лишь сноска в учебниках по истории. Когда в августе 1831 года нидерландские войска вторглись в Бельгию, они за несколько дней опрокинули еще толком не организованную бельгийскую армию. Бельгия смогла устоять только благодаря переброшенному из Франции крупному военному контингенту.
Таким образом, бельгийское государство возникло в результате лживости католической церкви, военного насилия французских солдат и отчаянного бунта пролетариев, которым и после 1830 года предстояло точно так же голодать. Вряд ли все это можно назвать многообещающим началом.
Первым королем Бельгии стал лютеранин Леопольд, принц Саксен-Кобург-Готский. Удивительное дело, но католическая церковь не возражала против короля из протестантов, даже напротив. Леопольд I правил страной до 1865 года. Его сын Леoпольд II станет править до 1909 года.