Постепенно я начинала понимать, к чему он подводил разговор. Они не могли самостоятельно достать свои улики, поэтому нуждались в ком-то вроде меня. В ком-то, кто невосприимчив к демоническим силам.
– Вы хотите, чтобы я проникла в императорский дворец?
– Никто не проникает в императорский дворец незамеченным, – насмешливо исправил меня Танатос. – Нет, мы продадим тебя Янусу как рабыню, чтобы ты имела доступ в его личные покои. Потом ты украдешь один из сосудов, где он хранит души, и принесешь нам. Остальное сделаем мы.
Я пару раз моргнула, прежде чем до меня полностью дошел смысл его слов.
– Вы собираетесь продать меня Янусу как рабыню?!
Эти двое либо совсем бессовестные, либо абсолютно сумасшедшие. Больше мыслей относительно их плана у меня не было. В течение многих лет, невзирая на отчаяние и лишения, я старалась не попасть в рабство, а сейчас два демона хотели уговорить меня добровольно наплевать на все эти усилия?
– Как только мы схватим Януса, ты, само собой, получишь назад свою свободу, – попробовал успокоить меня кудрявый демон, которого, видимо, звали Люциан.
– То есть если вы говорите правду и если я переживу это смертельное задание.
– Оно действительно опасно, – признал Танатос с равнодушием, которое могло исходить только от бессмертного. Внезапно он встал. Его устрашающая фигура заполнила помещение призрачными тенями. – Мы даем тебе один день на раздумья.
– А если я откажусь? – поспешно спросила я, пока он не дошел до двери.
Танатос остановился, однако оборачиваться больше не стал.
– Тогда будешь жить, зная, что кровь невинных запятнала и твои руки тоже.
На этом бог смерти поставил точку в нашем разговоре и покинул комнату. Я ошарашенно помотала головой, и вдруг в поле моего зрения шагнул Люциан. По сравнению с Танатосом он внушал гораздо меньше страха, хотя его тоже окружала аура опасности и власти. Кроме того, надо признать, что он довольно привлекателен, когда не нападает на меня. Плавным движением праймус присел передо мной и отбросил рукой темные волосы со лба.
– Некоторые вещи стоят того, чтобы рискнуть ради них жизнью, – сказал он, глядя так искренне, что у меня заныло в животе. Как хотелось бы не доверять ему или обвинить во лжи, но он был прав. Осознание этого невероятно меня испугало.
Люциан взял меня за руку и улыбнулся:
– Не думай о том, хватит ли у тебя храбрости выступить против Януса. Думай, сумеешь ли вынести раскаяние в том, что этого не сделала.
И неожиданно я поняла. Неожиданно я поняла, что на самом деле означало послание Дафны.
Что «как» важнее, чем «как долго»…
Белиал
Все дороги ведут в…
Я ненавидел Рим. Не потому, что он тесный, шумный и буквально лопался от высокомерия, так что даже я здесь не особенно выделялся. Нет, я ненавидел его, потому что в нем просто не оставалось места трудностям. Город наводняли эмоции. Едва я переступил порог портала, как моя сила наполнилась до предела. Восхищение, зависть, ненависть, алчность – всего понемногу и без малейших усилий с моей стороны. Это как запереть волка в коровнике.
Естественно, я не настолько наивен, чтобы решить, будто моя репутация имела к этому какое-то отношение. Я слишком давно не бывал в столице империи, а смертные быстро забывают. Подобное внимание ко мне привлекала скорее моя нынешняя оболочка. Раньше она принадлежала сыну вождя викингов. Соответственно, почти все римляне доставали мне максимум до носа, в то время как мои светлые волосы среди всех этих южан горели как факел в ночи. Еще больше взглядов я мог бы приковать к себе, разве что станцевав голышом на улице.
У меня на лице появилась еле заметная ухмылка. При других обстоятельствах я бы даже подумал насчет танца, просто чтобы вызвать немного возмущения у надменных римлян. Тем не менее в данный момент позволить себе такие развлечения я не мог.
– Пять денариев и ни сестерцием больше, – рявкнула Гримхильда и скрестила руки на пышной груди. Праймус, сквозь нелегальный портал которого мы попали в Рим, отреагировал абсолютным недоумением. Очевидно, не каждый день его так отчитывали – тем более маленькая смертная в мужском одеянии.
– Или бери это, или ничего не получишь! – командный тон Гримхильды сделал бы честь любому центуриону[2]. Неудивительно, если учесть, что эта приземистая германка возглавляла свое племя в войне против римлян и все потеряла. В том числе своих детей.