Однако глаза за этими стёклами пристально следили за ней.
— Ну что, Бабка, довольна, напугала меня пушкой? Идиотка, ты что, издеваешься надо мной? Я привыкла к таким штукам. Привыкла больше, чем ваши собаки. Ты что, думаешь, выстрел меня напугает? Не стоит недооценивать дочку якудза, — бросила она ей в лицо.
Однако девочка обмочилась.
Между ног на джинсах проступало мокрое пятно. Она это заметила.
Она поняла, что и старуха могла это заметить. Поэтому так и сказала прямо в лицо старухе, которая до сих пор не меняла стойки, грозя вновь выстрелить:
— Чёрт… Когда-нибудь я пырну тебя, Бабка. Ты же человек с воли.
Через десять с небольшим минут девочка вернулась в свою комнату и переоделась. Она поменяла нижнее бельё. Бросила описанные джинсы. Вместо них натянула выданные старухой запасные штаны. Она впервые надела их. Это ведь бедняцкие штаны. Она сердилась, ненавидела их. «Вы что, издеваетесь надо мной? Вы чего, на меня детскую одежду решили напялить? Вы понимаете, что эта плебейская одежда отличается от той, что я только что бросила? Это были джинсы „Гуччи“. Модная марка. Поэтому я ни разу не снимала их, даже ни разу не постирав. Это были мои любимые потёртые джинсы, „Гуччи“».
Она сделала в них пи-пи.
Девочка переживала. Её охватило непередаваемое чувство стыда.
Она надела пальто. Шапку. Укуталась в тёплую одежду, замаскировавшись под «типичного русского ребёнка», словно бы хотела извне прикрыть бурю своих эмоций. Она стала похожа на монголоида из малых народов Сибири. Но внутри бурлила японская речь, японская брань, сочащаяся ядом. Она уже больше не могла это контролировать. Для того чтобы выпустить наружу свои чувства, ей нужны щенки.
Те самые щенки.
Номер 44, номер 45, номер 46, номер 47, номер 48, номер 113 и номер 114.
Огромная клетка. Стоять перед этой клеткой — часть её дневного расписания.
Однако во второй половине дня щенков выпустили из клетки. Девочка догадалась, что произошло.
Три или четыре дня назад ход событий изменился. В трагически изменившейся последовательности её рутинного «тюремного моциона» была проложена скрытая линия. Щенков ещё не начали дрессировать. Но их вывели из клетки и отвели на площадку на очень короткое время. Старик наблюдал за их пригодностью. Есть ли в них прирождённый бойцовский дух? Как они отреагируют на стрельбу? А на пороховой дым? Это был своего рода вступительный экзамен. В следующем туре они играли с мячом. Всё это предшествовало базовой тренировке.
Будут ли щенки подражать движениям взрослых тренированных собак? Кто из них попробует повторить?
Услышат ли они команды людей? И кто из них услышит?
Таким образом, определялась их профпригодность.
В определённой форме они тоже участвовали в тренировке.
Вывод был таков. Семеро щенков оказались способными. Иначе и быть не могло, решил старик. Ведь и порода, и родословная говорили об этом. Естественно, что все они сдали экзамен. Уже два или три дня назад они отвечали на простые команды «Вперёд», «Стоять», «Сидеть», а теперь уже даже пробовали поиграть, нападая на мишень.
Разумеется, находясь на площадке, они видели пример перед глазами. Примером для них являлись старшие взрослые собаки. Они должны были почуять запах… атмосферу. Что такое атака? Что на самом деле от них требуется? Для молодых собак это была игра. Однако именно в игре очевидной становилась пригодность собаки.
Девочка оценила ситуацию. Она поняла, что бесполезно идти к клетке. В этот час там нет её щенков. Щенки сейчас на тренировочной площадке. «Идиоты, я только что их приручила. Их что, вытащили оттуда для тренировки? Не отнимайте их. Не отнимайте моих пёсиков». Она догадывалась, что через полчаса или час их вернут обратно в клетку. Но ей совершенно не хотелось ждать. И девочка сразу же отправилась на тренировочную площадку.
Она надела пальто, надвинула на глаза тёплую шапку, про себя бранясь по-японски.
Девочка знала: когда она обращается к щенкам, они реагируют на её слова. «А я ведь говорила с ними только по-японски, на этом чёртовом японском. А Дед учит их по-русски. Он это делает для того, чтобы они не слушались меня?» Девочка прислушивалась. Она внимательно вслушивалась в команды на русском. Её это бесило, но она запоминала их, как набор звуков. Просто как звуки. Она больше не соблюдала дистанции. Она не стояла на расстоянии в несколько метров. Не стесняясь, не боясь собак, она с вызовом стояла почти за спиной старика. Она была преисполнена ненависти. В поле зрения вдалеке попал Опера. Товарищ Деда — Опера. Он изображал цель. Туловище и обе руки были закрыты защитной одеждой, но на голове не было защитной шапки. Это была цель для игр щенков. «Наверное, они тренируются, — подумала девочка. — Наверное, они тренируются убивать. Я всё поняла, идиот». Девочка ощутила невыразимое словами желание разрушения.
«Уничтожьте», — говорила она про себя.
Старик не обращал внимания на присутствие девочки. Он не игнорировал её, однако сейчас был сосредоточен, оценивая пригодность щенков. Его слова были обращены только к щенкам.
Он давал им команды на русском языке. Девочка вспомнила то, что ей тогда ответил старик. То самое «СДОХНИ», то её «сдохни». «Тогда и я с ним заговорю. И я помешаю ему. На сей раз моя очередь, ведь так?»
Семеро щенков ожидали команды. Внезапно девочка громко крикнула.
Она повторила команду на русском.
— Нападайте, — приказала она. — Атакуйте человека!
У неё получилось произнести: «Вперёд, атака!» Она приказала им напасть, и, кажется, по-русски. Пусть не совсем гладко, однако это были русские слова, тщательно обдуманные.
Там были семеро щенков. За несколько дней экзамена они привыкли к командам. Они начали понимать, что команды даются, когда люди что-то хотят от них. И щенки привыкли к голосу девочки. Потому что она разговаривала с ними каждый день. Она разговаривала с семью щенками, потому что это было частью её ежедневной программы.
Самый сообразительный щенок ответил на её приказ.
Он пустился бежать.
Это был номер 47. Он рванул что было мочи. Оттолкнувшись маленькими задними лапами, он понёсся со свистом. Он ускорялся, направляясь к цели. Знакомый голос громко отдал ему приказ. Вероятно, ему приказали напасть на этого человека. Бежать к нему, укусить, убить.
Он понял слова девочки и прыгнул на Оперу.
Он напал на него и продолжал атаки, пока его не отцепили, а когда старик отдал команду «Сидеть», щенок сначала обернулся к девочке.
Девочка ошеломлённо посмотрела на номер 47.
Щенок спрашивал девочку: «У МЕНЯ ВСЁ ПОЛУЧИЛОСЬ?»
Номер 47 был кобелём.
Девочка кивнула номеру 47.
Так начался их разговор. С тех пор как её привезли в мёртвый город, девочка впервые смогла установить общение с кем-либо. Её собеседник не был человеком. Это был пёс. Однако между псом и японской девочкой возникло понимание. Посредником их общения стали слепо повторенные русские слова, однако в них была лишь незначительная языковая погрешность.
За минуту, за десять минут, за час девочка осознала смысл этой атаки.
Вечер. За столом сидели Дед, Бабка, Тётка Первая, Тётка Вторая и Опера. Девочка очень чётко по-японски объявила: «Я забираю этого пса себе».
Разумеется, никто из присутствующих не мог понять, что сообщила девочка. Однако это её вовсе не заботило.
— Вы поняли меня? Я спросила разрешения, — пояснила она.
Старик что-то уловил.
— Ты что-то сообщила нам? — спросил он по-русски, но дальше разговор не имел продолжения.
Они поужинали как обычно. Овощной салат со свёклой, холодная фасолевая закуска, борщ, чёрный хлеб.
Её дневное расписание претерпело изменения. После ужина девочка вышла из дома. Она впервые вышла на улицу после захода солнца. Затем прямиком направилась к собачьему питомнику. У неё не было сомнений. Она что-то сжимала в руке. Когда старуха прибиралась на кухне и делала приготовления на завтра, она открыто взяла остатки бараньего мяса на рёбрышках. То, что осталось недоеденным за ужином.