— Ну все-таки ты афроамериканец… и с ограниченными возможностями…
— Что?! — вскакиваю я, и протез подворачивается.
Тони помогает мне подняться, но я отталкиваю ее и бегу к зеркалу. На меня смотрит незнакомое лицо метиса — кучерявые волосы, большие губы, широкие ноздри. Добрый вечер, мистер Эдвард Сноу, снежок. Что ж мы, сука, наделали?!
За Иваном мы гнались долго, через березняк, через поля. Гнались жестоко, с выдумкой. Он создавал — мы не верили и разрушали. Мы создавали — он не верил и всё лопалось. Боевые роботы, пожары, атомные бомбардировки — вся фантазия комиксов. Но Иван уходил все дальше. А у нас с Тони был приказ — не дать ему добежать до своего матраса и упасть, где бы этот его матрас ни был. Без Скотти нам было тяжело, но все-таки нас было двое, а он — один.
И он конечно был силен, этот русский Иван. Даже не то, чтобы сильнее — изобретательней.
Но в какой-то момент мы поняли, что он теряет силы, а чуть позже он просто побежал от нас — через бурелом, через свой березняк, кусты и подберезовики.
И нам бы догадаться, что тут что-то не так, но он бежал и бежал, и прыгал из стороны в сторону, а мы за ним, потому что он явно знал, куда.
И только когда нога Тони вдруг ушла вниз, и она рухнула по пояс, я увидел это: желтые осенние листья, из-под которых проглядывала ослепительная чернота, словно нефть. Тони тоже это поняла и напоследок вскинула ко мне руку…
И если бы мозг среагировал мгновенно, я бы конечно эту руку схватил и успел Тони вытащить. Но… это была рука не девушки, и не парня. И… нет, не то, что я брезгую. Это как в ванной, в гостях. Тебе надо вытереть руки, а перед тобой три полотенца. И нет ничего страшного вытереть руки любым. И если это гостиница, и все три новые, ты бы кинул ладони в ближайшее полотенце и всё. Но проходит доля секунды, пока мозг взвешивает: чьё оно, это полотенце? Можно ли мне запустить сюда свои чистые руки?
И вот в эту долю секунды Тони ушла в черноту. Гомофобия на уровне мозжечка, мимо разума.
Я только задним числом осознал, что мог кинуть ей руку, но почему-то не кинул…
И тогда я погнался за Иваном чтобы его уничтожить.
За Тони. За Скотти. За Мартина.
А Иван деловито прыгал с кочки на кочку, и я прыгал за ним, и теперь уже понятно, что это самая настоящая черная топь, самое днище юнгера — здесь уже не было листьев на гладкой черноте, а только плоские кружки кочек, все реже и реже.
Наконец Иван остановился и повернулся ко мне.
Кружок, на котором он стоял, медленно уменьшался в диаметре. Я посмотрел под ноги: мой кочка тоже уменьшалась.
Иван огляделся, выбрал кружок побольше и перепрыгнул на него. Я обернулся: назад пути не было — кочки, по которым я сюда скакал, съеживались одна за другой и с хлопком растворялись в черноте, а вместо них появлялись другие.
— У нас в России, — буднично произнес Иван, — эта игра называется «Перестройка». Мы в нее уже умеем играть, а вы нет.
— Сволочь!!! — заорал я, приплясывая на сжимающейся кочке.
И вспомнил, что победить в юнгере можно только архетипами.
— Ты — русский! — заорал я. — У тебя — матрешка и балалайка!
Это немного помогло.
На шее Ивана появилась балалайка, а карманы штанов выгнулись от матрешек.
Иван стал тяжелее, кочки под ним стали таять с двойной скоростью, а балалайка мешала быстро перепрыгивать.
— А зато вы, американцы, тупые! — весело крикнул Иван.
Заклинание оказалось куда серьезнее, чем могло показаться.
Мозг словно выключился: мысли в моей голове выстроились в шеренгу и стали ворочаться медленно-медленно. До боли, до отчаяния, ничего не получалось придумать в ответ!
— А у вас медведи ходят! — закричал я.
Вот это было вообще ошибкой.
Иван расхохотался.
Рядом с ним на кочке появился здоровенный бурый медведь, кочка тут же наклонилась под его весом, и медведь скатился с нее в черную нефть, подняв столб брызг.
И пошел на меня, угрожающе рыча!
В черной жиже зверюга чувствовала себя как дома. И черт его знает, будет ли эта тварь бестелесной, когда до меня доберется.
Но и Ивану не повезло: он тоже свалился с кочки в черную жижу и теперь держался обеими руками за кружок, который продолжал сокращаться.
Впрочем, Ивана это, казалось, не волновало.
— Зря ты это всё затеял, американец, — крикнул он. — Хотел нам нагадить, а теперь сам в дерьме! Посмотри, до чего ты свою страну довел, я уж про мою не говорю. Знаешь, в чем правда, американец? Русских не победить. И русские не сдаются. Вот такие тебе архетипы!
— Есть еще один архетип! — вспомнил я. — Американского ястреба не напугать русским медведем! А русские… русские гибнут геройски!