Пес слушал его, чуть склонив голову набок и глядя на далекую вершину.
— Мне хотелось бы иметь часы с компасом, как у Марселя! Марсель Комбаз — это наш мэр, но он нам не друг, лучше с ним не связывайся. Хотя ты вряд ли с ним повстречаешься: Марсель редко ходит в горы, разве только когда хочет поиграть в предводителя охотников. А охотников ты уже видел. И укусил Андре за ногу. Я не очень на тебя за это сержусь, потому что еще немного, и он убил бы козленка, как до этого подстрелил его маму. Хотя Андре не такой злой, как кажется. Просто он глупый. А ты, наоборот, — очень умный. Ты ведь понимаешь все, что я говорю, правда?
Собака коротко гавкнула в знак согласия. От волнения Себастьян отвел взгляд и проговорил тихо, глядя на знакомый пейзаж:
— Думаю, до Америки не так уж и далеко. Однажды я тоже туда пойду. И, если хочешь, возьму тебя с собой.
Теплое дыхание приятно защекотало ему ладошку, потом пес ткнулся в нее своим мокрым носом. Удивившись и онемев от волнения, Себастьян беззвучно заплакал. Слезы обжигали мальчику щеки, они все текли и текли, а он не осмеливался шевельнуться. Волна любви захлестнула его. Когда пес принялся лизать ему руку, Себастьяну ужасно захотелось присесть на корточки и обнять его. Целый день он ждал этого момента! Но одной секунды хватило, чтобы понять — что-то не так. Послышалось глухое, похожее на подземный рокот рычание. Себастьян не сразу сообразил, что этот звук издает Зверюга. Но прежде чем он успел шевельнуться или вымолвить слово, пес попятился, не переставая рычать, и скрылся в зарослях кустарника. Себастьян решил, что это он сам во всем виноват, и отчаянно закричал:
— Подожди! Не уходи! Вернись!
В голове все смешалось, и несколько минут Себастьян вообще не понимал, где он и что происходит. Внезапно тишина показалась ему такой глубокой, что закружилась голова. Ледяное прикосновение одиночества заставило мальчика вздрогнуть. Налетел порывистый ветер, и Себастьян машинально подошел к обрыву. Далеко, на склоне горы, двигались какие-то точки. Присмотревшись, он понял, что это люди. Они шли по тропе, которая тонким, едва заметным шрамом тянулась по склону. Местные пользовались ею очень редко. И эти люди явно направлялись к гребню хребта, но не к главной тропе, тянувшейся по самому верху, той, где сейчас находился Себастьян, а к проходившей метров на сто ниже. Та тропка, по которой они шли, конечно, позволяла срезать немного пути, однако она была настолько крутая, что ею куда охотнее пользовались горные бараны, чем люди.
Себастьян спрятался за камнем, чтобы его не увидели, и подождал, пока группа пройдет, прежде чем уйти самому.
Так вот почему пес убежал! Он, Себастьян, тут ни при чем! Однако огорчение не исчезло. Ему вдруг захотелось вернуться на несколько минут назад, чтобы успеть погладить собаку и пообещать ей, что они еще обязательно увидятся. Но теперь момент был безвозвратно упущен. А вдруг Зверюга снова станет дикой? Себастьян попытался себя утешить. Им все равно пришлось бы на время разлучиться. Только теперь, когда он оказался на запретной дороге один, Себастьян осознал всю серьезность положения, в которое себя поставил. Сезар наверняка так разволновался, что у него теперь вместо крови чернила… Себастьян знал: это просто поговорка, и он обычно думал так про себя, когда сердил деда или заставлял его тревожиться, хотя, по правде говоря, Сезара она очень мало касалась. Дедушка никогда ничего не писал. Всеми бумагами и документами занималась Лина. Старый пастух твердил, что не хочет больше никаких дел иметь «с этими людишками». Себастьян не понимал, кто такие «эти людишки» и почему при виде любого клочка бумаги с начертанными на нем словами Сезар непременно огорчается.
Чтобы отвлечься, мальчик стал следить глазами за людьми, медленно и неловко карабкавшимися вверх по узенькой тропинке. Вскоре они добрались до участка, где было много обломков скал, и на время скрылись из виду. Между тем время шло. Через два часа начнет смеркаться, и Сезар разволнуется по-настоящему. Хорошо бы, чтобы эти люди поторопились! Конечно, Себастьян мог бы пройти немного по тропе, возле которой спрятался, а потом свернуть и спуститься в долину, но слишком велик был риск, что его может кто-то увидеть. Страшно представить, что будет, если дедушка узнает — он болтался в этих краях!
По мере того как группа приближалась, мальчик уже мог рассмотреть путников лучше. Впереди шел мужчина в одежде горца. Он указывал дорогу мужчине и женщине, которым, если судить по манере их передвижения, раньше в горах бывать не доводилось. И странное дело… Эта пара была в красивой воскресной одежде! Мужчина нес чемодан, а женщина прижимала к груди какой-то сверток. На ногах у нее были изящные туфельки, похожие на те, что Анжелина хранила в шкафу для походов на танцы. Временами мужчине приходилось поддерживать свою спутницу, чтобы она ненароком не вывихнула себе лодыжку. Все трое молчали, и слышался только шорох камней, выкатывающихся у них из-под ног. И вдруг из свертка донесся громкий плач. Себастьян едва не вскрикнул от удивления.
Младенец! Нарядная пара прогуливается в горах с младенцем на руках!
В ту же секунду гид остановился и сделал женщине знак успокоить ребенка. Когда же малыш умолк, он указал на перевал Гран-Дефиле, в сторону Америки. Жест его означал, что им придется преодолеть это препятствие. Он повернулся, намереваясь убедиться, что его спутники все поняли, и с губ Себастьяна снова едва не сорвался возглас изумления. Лицо проводника было ему знакомо. Несмотря на угасающий свет дня и расстояние, он ни с кем бы его не перепутал.
Гийом! Это был доктор Гийом!
— Ты наверняка ошибся! С такого расстояния очень трудно рассмотреть лицо, Себастьян. Но если даже это и в самом деле был доктор, то что в том такого? Никому не запрещено гулять в горах. Ты, например, болтаешься там дни напролет!
— Лина, ты не понимаешь! Я уже взрослый, и там я как дома. А дама была из города, и у нее — маленький ребенок. Кому в голову придет гулять по горам с малышом на руках? Это же опасно!
— Ты — взрослый? Что я слышу! Еще скажи, рассудительный и осторожный! А сам ты забыл, что на этой дороге опасно?
Анжелина громко вздохнула. Лицо ее омрачилось от волнения. Но Себастьян чувствовал, что она чего-то недоговаривает. Может, не хочет его ругать, а может, скрывает от него какой-то секрет… Ему очень хотелось это узнать. Он взял суповые тарелки и расставил их на столе, чтобы хоть немного ее задобрить. Из кастрюли, до сих пор стоявшей на огне, пахло так вкусно, что у него потекли слюнки. Голод становился все мучительнее, однако Себастьян понимал: сейчас Анжелину лучше не торопить. Девушка между тем, посмотрев на него, сказала:
— Если там опасно, то хотелось бы мне знать, как ты сам там оказался, ведь ты обещал весь день помогать дедушке? Мы ведь так решили вчера вечером, верно? А с Гийомом… Это дела взрослых, каждый делает что хочет. И это никого не касается, понимаешь?
— Да, но только…
— Ты хотя бы заходил в овчарню?
Мальчик пристыженно понурил голову.
Когда Себастьян, едва переводя дух, примчался на пастбище, дед, вместо того чтобы накричать на него, просто смерил его равнодушным взглядом, и лицо у него было такое же, как если бы он смотрел на незнакомца суровое, пасмурное. Себастьян со слезами стал извиняться, и тогда дед приказал ему возвращаться домой. Голос у него был ледяным, как вода в горной речке, или даже холоднее. Потом Сезар повернулся и ушел в овчарню, оставив мальчика, застывшего посреди пастбища.
Анжелина ждала ответа. Себастьян попытался максимально приблизиться к правде, но так, чтобы не выдать собаку.
— Заходил, но не утром, а после обеда. И, по-моему, дедушке это не понравилось.
— Не очень умно с твоей стороны, особенно после вчерашнего наказания. И где же тебя носило полдня?
Не дожидаясь ответа, она подошла к очагу и сняла с кастрюли крышку. Себастьян украдкой посмотрел на девушку, чтобы понять, сердится она или нет.