Пулей вылетев из спальни деда, Себастьян спрятал в рюкзак бутылку и кусок сыра, отрезал ножом кусок сала, не очень большой и не очень маленький, молясь про себя, чтобы Анжелина ничего не заметила. Сало было самым большим сокровищем у них на кухне, сестра сто раз об этом говорила. Она сама отрезала по кусочку и клала его в суп целиком либо нарезанным на мелкие кубики. «Так мы едим два раза — сначала носом, а потом ртом и желудком!» Если бы не Белль, Себастьян бы ни за что не тронул сало, но ведь ей оно очень нужно!
Он наполнил фляжку чистой водой, достал ножницы из коробки, полной катушек с нитками и мотков шерсти. Нужно будет поскорее вернуть их на место…
Выйдя на улицу, мальчик заглянул под навес, где на веревках сохло белье, и прихватил с собой одну простыню. Если Лина заметит, он скажет, что решил перестелить свою постель. Соврет, будто испачкал ее, когда ему приснился страшный сон, и она больше не скажет ни слова.
Себастьян сунул простыню в рюкзак и побежал обратно, в горы.
В доме было тихо, собака по-прежнему спала. Испугавшись, что она могла умереть в его отсутствие, мальчик громко затопал, чтобы разбудить ее. Когда он приблизился, Белль мигнула и слабо забила хвостом, словно бы говоря: «Я тебя ждала!» Она снова опустила голову на пол, но глаза ее внимательно следили за каждым движением мальчика.
Себастьян налил из фляги немного воды в миску, поставил рядом бутылку с водкой, положил ножницы, разорвал на бинты чистую простыню. Все должно быть под рукой… Он видел, что и как делает Сезар, когда лечит своих овец.
Набрав в грудь побольше воздуха, Себастьян склонился над раной. Она засохла, покрылась корочкой из свернувшейся крови и шерсти. Очистить ее мокрой тряпкой не получится… Себастьян взял ножницы и заговорил громко и уверенно, больше для себя, чем для Белль, которая лежала смирно.
— Сейчас я вырежу немного волос, иначе у меня ничего не получится. Де был на войне, той, что была до этой войны, и вот он рассказывал, что так доктора поступали с одеждой солдат. Если, например, нужно было полечить солдату ногу, он разрезал штаны. Иногда и ногу тоже… Но тебе я ничего резать не буду. Только уберу немного шерсти. Вот так… Это не больно… А теперь надо промыть рану. Чтобы никакая гадость туда не попала, понимаешь? А дедушка говорит, что водка для этого — лучшее средство.
Пока мальчик говорил, движения его становились все уверенней. Несколько надрезов — и у него получилось отделить самый большой окровавленный клок шерсти и открыть рану. Теперь она была похожа на углубление в стволе дерева, шероховатое по краю, темное, почти черное. В центре «кратера» сочилась кровь, и это успокоило Себастьяна, а не насторожило. Дырочка совсем маленькая, значит, все не так плохо, как он боялся! Мальчик спросил себя, куда могла подеваться пуля, потому что ее не было видно. Но искать ее в ране он не решился. Что он потом будет делать? Это же не сливовая косточка!
Едва он откупорил бутылку, как в нос ударил едкий запах водки. Пришлось заговорить снова, потому что собака внезапно заволновалась. Наверняка из-за этого жуткого запаха!
— Пощиплет немного, но не сильно! Это водка! Чувствуешь, как пахнет?
Себастьян притворился, будто ему нравится запах и даже, пересилив себя, отхлебнул немного. Вкус оказался отвратительным, во рту защипало, но Себастьян глотнул. Горло обожгло огнем.
— Очень вкусно! М-м-м!
Белль слабо завиляла хвостом. Решительным жестом Себастьян плеснул водкой на рану и сразу же промокнул ее чистой тряпочкой. Собака вздрогнула, рыкнула, однако противиться не стала. А Себастьян все говорил и говорил, чтобы успокоить ее и подбодрить себя:
— Знаешь, Белль, я никогда не прощу Сезара за то, что он с тобой сделал. Это мой дедушка, ты его видела. Только я не знаю, почему он так на тебя злится. И еще он боится тебя, поэтому хочет убить. Он не стал слушать, когда я сказал, что мы с тобой друзья. Поэтому я с ним больше не разговариваю. И никогда не буду! Ну, как ты, не слишком жжет?
Когда мальчику показалось, что рана уже чистая, он, как мог, перевязал ее, пропустив бинты под здоровой лапой и вокруг шеи. Белль позволяла делать с собой все, что он считал нужным. Она выглядела изможденной. Собрав последние силы, лизнула Себастьяну руку и уронила голову на пол. Дыхание у нее было тяжелым и прерывистым.
Теперь пора заняться очагом. Чтобы Белль всегда было тепло, придется наносить много-много хвороста… В хижине нашлись дрова — достаточно, чтобы развести костер, но что делать потом? Завтра он притащит из дому несколько поленьев, а затем наберет в лесу веток. Только как их нести, эти поленья? Конечно же, сложить в тот джутовый рюкзак, в котором Сезар носит картошку!
Устав от волнения и всех этих размышлений, Себастьян прижался к собаке, накрыл ее и себя стареньким одеялом и уснул в полной уверенности, что теперь она спасена.
4
Последние два дня то и дело срывался снег. Он укрыл горы и долины ослепительно-белым покровом, который контрастировал с мрачным небом.
Анжелина поднималась по склону тяжелым шагом. Ноги у нее сильно замерзли, хоть она и надела самые теплые сапоги. Девушка ускорила было шаг, но корзина оказалась слишком тяжелой, а до деревни оставалось не меньше трех километров. Обычно в долину она ездила на велосипеде, однако зимой это было опасно: все ямы и рытвины на старой асфальтовой дороге присыпало снегом, а упасть с драгоценным грузом весом в десять килограммов ей совсем не улыбалось! Мэр давно обещал подлатать дорогу, но что толку от слов?
Пару дней назад в булочную заглянула мадам Тиссо, фермерша из долины. Ее зять, мельник из Гренобля, привез несколько мешков почти белой муки. Дважды или трижды в год он приезжал навестить родственников жены и всегда привозил им гостинец. Часть этой муки они тайком от властей продавали близким знакомым, и все были довольны. У Анжелины достаточно немецких продуктовых карточек, чтобы булочная работала без перебоев, однако она не упускала случая прикупить немного муки для своих «личных» целей. В случае проверки никто не должен был узнать, откуда у нее этот избыток и как он используется. А поскольку маки и подпольщики обычно приходили без предупреждения, она старалась приберечь мешок или два, которые прятала за старым инструментом в чулане булочной. Даже Жермен понятия не имел о ее ухищрениях. Может, по наивности, а может, ему просто не было до этого дела, только он ни о чем не спрашивал. Анжелина сама замешивала тесто и выпекала хлебы, которые не фигурировали в отчетной документации.
Когда сзади подъехал автомобиль, девушка усилием воли подавила в себе волнение и стала смотреть вниз, на долину. Она сразу узнала характерный шум мотора. Сердце забилось так быстро, что ей стало трудно дышать. Пришлось остановиться и сделать глубокий вдох. Она понимала — нельзя волноваться, нельзя показывать свою уязвимость. И потом, чем она рискует? Однако Анжелина сама не смогла бы сказать, чувство опасности или волнение совсем иного рода заставляет ее так нервничать. Неожиданно девушка перестала мерзнуть.
Машина у нее за спиной сбросила скорость. Наверное, он ее узнал… Анжелина отошла к обочине и ускорила шаг, давая понять, что пропускает автомобиль и что он мешает ей идти. Взревел мотор, и блестящая легковушка обогнала девушку. Анжелина уже решила, что автомобиль проедет, и вздохнула с облегчением, но машина остановилась прямо перед ней, загородив ей дорогу. Дверца открылась, и она увидела его — как всегда подтянутого и тщательно причесанного. Голубые глаза его блестели сильнее обычного. Может, то был огонек насмешки?