— Себастьян, слушай меня внимательно! Ты отведешь меня к собаке, и там… там мы решим, что делать.
— Здорово! Ты вылечишь ее, правда?
— Не думай, будто я соглашаюсь, потому что ты меня напугал. Мы сделаем то, что нужно, а потом поговорим по-мужски. Согласен?
— Согласен.
— Теперь я зайду домой за чемоданчиком с лекарствами и предупрежу Селестину, что визиты на сегодня отменяются. Ты жди меня здесь и не напрашивайся на неприятности.
Себастьян быстро-быстро закивал. Ему очень хотелось попросить прощения за свои угрозы, ведь доктор спас его от Куан-Куана и той шайки, но Гийом же сам сказал «потом поговорим по-мужски», верно?
Успокоившись немного, Себастьян улыбнулся.
В узком окошке каменной хижины виднелся слабый свет. Доктор вошел в комнату, стремясь поскорее оказаться в тепле, но не успел ему порадоваться — настолько тошнотворный там стоял запах. На мгновение он замер, глядя на огромную псину, лежавшую в центре комнаты и прикрытую стареньким латаным ковриком. Он не успел повернуться, как Себастьян уже стоял на коленях возле собаки. Гийом понял, что мальчик совершенно не боится ее.
— Не бойся, Белль, это доктор, он тебе поможет, он тебя вылечит! Наверное, у тебя в ране инфекция, но он тебя полечит правильными лекарствами! Надо только сделать тебе укол, это неприятно, но ты ведь у меня храбрая девочка, правда, моя красавица?
Собака с видимым усилием подняла голову и лизнула ласкающую ее руку. Хвост дважды дернулся, но едва заметно, и животное снова погрузилось в апатию. Учащенное дыхание говорило о том, что у него сильный жар. Себастьян посмотрел на Гийома, ожидая поддержки и утешения.
— Ты ее вылечишь, скажи?
— Дай-ка посмотреть!
Доктор осторожно приблизился и приподнял одеяло, стараясь не делать резких движений. Животное пребывало в полубессознательном состоянии, и это ему не нравилось. К тому же у собаки был сильный жар. Когда доктор окинул взглядом это изнемогающее, словно молнией пораженное тело, ему вдруг стало стыдно. Пес выглядел крепким и в обычных обстоятельствах наверняка мог стать опасным противником, но сейчас, ослабевший, почти умирающий, он меньше всего походил на страшную дикую Зверюгу, о которой всем рассказывал Андре.
Шерсть у собаки была довольно-таки чистой, наверняка благодаря заботам Себастьяна. Еще Гийом увидел на полу сложенные стопочкой ленты ткани, металлическую коробку и перевернутую бутылку из-под водки, судя по всему, пустую. Все стояло рядком, чтобы легко было дотянуться, и свидетельствовало об огромном желании ребенка помочь своему лохматому другу. Каким чудом Себастьян понял, насколько важно соблюдать гигиену? Это растрогало доктора еще сильнее. Гийому приходилось присутствовать у постели умирающих, и он лучше, чем кто-либо, понимал, что чувствовал мальчик, его одиночество и страх, когда состояние собаки начало ухудшаться. Себастьян нетерпеливым вопросом оборвал размышления доктора:
— Как ты думаешь, в ране есть инфекция?
Вместо ответа Гийом потянулся было к бинтам, но собака подняла голову, заворчала и оскалила зубы. Она очень ослабела, однако все еще была способна укусить.
— Она не терпит, когда ее трогают, потому что ей раньше делали больно! Только мне можно…
— Тогда сними, пожалуйста, повязку, чтобы я смог осмотреть рану.
Не колеблясь ни секунды, Себастьян снял бинты и очень осторожно сдвинул испачканную гноем тряпочку. Шерсть была выстрижена неровно, однако не мешала видеть рану. А зрелище было не из приятных… Но удушливый запах гноя совсем не смутил ребенка. Себастьян думал только о том, что нужно сделать, чтобы ее спасти.
— Ну?
— Рана, честно говоря, могла быть и хуже. Пуля, судя по всему, не задела никакой важный орган, и вышла наружу. Самая главная проблема — это, как ты ее называешь, инфекция. Она меня тревожит. Слишком уж неприятный запах.
— Обычно она не пахнет плохо!
— Я знаю, малыш.
Гийом открыл чемоданчик и стал раскладывать свои принадлежности: средство для дезинфекции, бинты, перевязочный материал, ножницы, антисептик, шприц и ампулу антибиотика, который он приберегал для самых серьезно больных пациентов. Ему вдруг пришло в голову, что последний укол антибиотика он сделал Андре. Пастух, наверное, лопнул бы от ярости, если бы узнал, что сегодня тем же лекарством пользуют «бешеную Зверюгу», укусившую его за ногу!
— Она не даст тебе себя уколоть!
— Значит, делать укол будешь ты!
— Я?
— А здесь еще кто-то есть? Ты только что сам сказал: твоя собака никого, кроме тебя, к себе не подпустит, а я не могу позволить, чтобы она меня укусила. И не потому, что боюсь за себя, Себастьян. В ближайшее время мы готовимся сделать кое-что недозволенное, секретное, что может обернуться большой бедой. Поэтому всем нам надо быть очень осторожными. И я должен быть полностью здоров, чтобы «гулять с людьми по горам»! Ты же сам видел, верно?
Себастьян, понурившись, кивнул.
— Поверь, этим людям тоже грозит смертельная опасность, и нужно, чтобы я о них позаботился.
— А если у меня не получится с уколом?
— У тебя есть другие предложения?
Гийом поднял шприц и нажал на поршень, чтобы выпустить пузырьки воздуха. Лекарство брызнуло тоненькой струей. Убедившись, что все правильно, он передал шприц мальчику. Себастьян взял его двумя пальцами, судорожно сглотнул и спросил:
— И как делать?
— Уколоть лучше в ляжку, там, где потолще. Зажми кожу двумя пальцами и вколи иголку одним уверенным движением, спокойно и по прямой.
— Ей будет больно?
— Сейчас она в полузабытьи, так что не очень. Это нужно сделать, Себастьян.
Мальчик кивнул с серьезным видом. Ему бы хотелось, чтобы все уже закончилось, только это невозможно. Он должен сделать укол! В самое толстое место на ляжке… Себастьян ощупал лапу собаки и подумал, что кожа кажется такой толстой, как выделанная шкура. Странно было прикасаться к Белль, чтобы ее полечить, а не приласкать… И он зашептал — вполголоса, размеренно, без смены интонаций, хотя и не знал, что именно так успокаивают страждущих, вводят их в своего рода транс:
— Это лекарство, оно не делает ничего плохого, оно лечит… Я расскажу тебе, как нам делали прививки. Я не заплакал, а другие дети плакали… Это Гийом тогда ставил нам уколы. Ты ведь не захочешь, чтобы он тебя уколол, верно? Но ничего страшного в этом нет. Сейчас я оттяну кожу пальцами… теперь делаю укол…
Собака вздрогнула и жалобно застонала. Медленно выдавливая из шприца лекарство, Себастьян продолжал ее уговаривать. Гийом передвинулся поближе к очагу, где лежала толстая палка. Если пес вознамерится напасть, он всегда успеет до нее дотянуться…
— Ну вот, почти готово. Еще немножко… Всё! Мы справились! Получилось!
Мальчик аккуратно вынул иглу и передал шприц Гийому, а потом прижался лицом к шее собаки, которая снова задышала громко и часто, как локомотив.
— Теперь ты поправишься. Слышишь, моя красавица, ты поправишься…
Гийом мысленно подготовил целую речь, чтобы предупредить мальчика, но понял: слова ничего не изменят. Собака производила впечатление совершенно ручной. Он взял шприц, проверил, в порядке ли стеклянная колба, и продезинфицировал иглу.
— Теперь тебе надо ее перевязать, как я скажу.
— Я уже умею!
— Неужели? Ну что ж, мсье фельдшер, хочу вам заметить, ваша больная пахнет как сдохший хорек! Впредь рану будешь промывать дезинфицирующим средством. Потом положишь немного мази на компресс и наложишь компресс на рану. Я бы охотно ее расширил, но твоему псу и так пришлось помучиться.
— Она не мальчик, она Белль!
— Да, я знаю, но, если говорить в общем, она тоже пес.
— Ну конечно, а Лина — она, в общем, мужчина, да?
Гийом засмеялся, представив себе мужеподобную Анжелину — в костюме и с усиками.
— Ты прав. Это девочка. Из твоей старшей сестры получился бы неважный мужчина!
Он поставил на огонь немного воды в миске, потом стоял и смотрел, как Себастьян неторопливо, без малейших признаков волнения промывает рану. Когда почти все было готово, доктор проверил повязку и кивнул, приятно удивленный ловкостью мальчика. Его вмешательство не понадобилось. По правде сказать, Гийом испытал огромное облегчение, что всё вышло именно так. Теперь можно было не сомневаться в том, что Себастьян — мальчик рассудительный и ответственный.