Может, я зря все это делаю и все покатится по стандартному сценарию — культ личности, репрессии, развал… Тито прямо на моих глазах превращается в копию Сталина, скоро присвоит себе маршальское звание и будет всюду ходить в мундире с золотым шитьем, косплея Дядюшку Джо, а потом пересажает своих политических противников.
Да уж, занесла судьба Влада Мараша — нет бы сразу в Аргентину свалить. Или просто бить нациков, и не лезть в высшие сферы, но нет, дедушка-черногорец пеплом стучал в мое сердце. Откуда у простого русского человека такой дед? Да вот как раз из этой заварухи — твердокаменный коммунист, партизан, да не рядовой, сперва комиссар, затем командир ударной бригады, считай, генерал. А в 1948 году, когда началась свара Сталина с Тито, встал на сторону Москвы. Ну и лишился всего, за вычетом головы. Не расстреляли только потому, что не рискнули обидеть обширный черногорский клан, но в лагерь запихнули. Сибири в Югославии нет, зато, как бы смешно это ни звучало, есть Адриатика, а на ней — голые каменные островки, сидеть там совсем не сахар. Один так и называется — Голи оток, Голый остров. Там ли ломал камень дед или еще где, но по легенде за ним пришла советская подлодка, морячки разоружили охрану и вывезли в СССР его и нескольких товарищей по списку. Так что всю эту историю с Коминформом и культом личности Тито я знал, семьи-то напрямую коснулось.
Потыркал палкой в головешки, искры пыхнули в черное небо. Прямо «взвейтесь кострами, синие ночи», успел я с этими песнями в школе помаршировать, а потом все покатилось в сраное говнище. Черт побери, но ведь Милован сумел самостоятельно разглядеть опасность номенклатуры, сам преодолел догматизм! Если не он, то кто же? Джилас буравил меня злыми глазами и в отсветах пламени его заострившееся лицо со следами дорожной грязи, выделившей все будущие морщины, выглядело дьявольски.
— Не надо на меня так смотреть, дырку прожжешь. Мои враги — фашисты, вам я не враг и готов сдохнуть, чтобы у вас не было того кошмара, через который прошла Россия. Но тут придется думать и справляться самим, никто не поможет. Понимаю, что говорю трудные и неприятные вещи, но если тебе будет легче, считай, что я все это придумал.
— Нет уж, коли начал, так не сворачивай и не прячься в кусты, — не дал слиться Милован, — вываливай всю свою контрреволюционную сущность.
— Ладно, скажи, где я неправ?
— Много где. Марксистским методом ты не владеешь и не можешь объяснить правильно, но как ни странно, некоторые вещи ты чувствуешь. Взять ту же телеграмму Димитрова… — Джилас резко замолчал, сообразив, что ляпнул лишнего.
Нет, я в нем не ошибся. Пусть сейчас догматик, но он умеет слушать и не отмахивается от другой точки зрения просто потому, что она другая.
Проговорили мы еще несколько часов, подбрасывая деревяшки в огонь и кутаясь поверх шинелей в одеяло — все-таки горы и не май месяц. Собачились, мирились, в запале я тоже много лишнего наговорил, так что снова пришлось отвечать на самый опасный вопрос:
— Откуда ты все это знаешь?
— От верблюда, — показал кончик языка. — Любопытный я, учился хорошо, старших спрашивал…
— Белогвардейцев? Представляю, что они могли нарассказать.
— Разных. Ту же сестру Варвару, что Гашека в Бугульме видела. Инженеров, друзей отца. Кое-кто из России в самом начале тридцатых приехал, пока дверка не захлопнулась.
Как мы там в долину Ибара добрались, уж и не знаю, такое «русса бене» по дороге устроил, что после первого же привала водитель от моего соло и аккомпанемента Джиласа взвыл и нас выперли спать в кузов.
Удивительное дело, в XXI веке порой не мог заснуть на сбившейся простыне, или от тихого звука капели, а тут прямо как кошка — где прилег, там и сплю, и можно из пушек над ухом стрелять. И никакие ухабы, никакие повороты, крики и выстрелы не помешают.
Обошлось, впрочем, без выстрелов — доехали спокойно. Взрощенная книгами и фильмами детская иллюзия, что под оккупацией ни чихнуть, ни пернуть, давно канула в прошлое. Раньше казалось, что в каждом городке гестапо, на каждом перекрестке блокгауз, на каждой улице патруль. Но на такое никаких сил не хватит, иначе сопротивление сдохло бы мгновенно. Да и в патрулях и на постах тоже живые люди, им интереснее собственную шкуру сохранить, чем рисковать ей и ловить партизан. Это Русский корпус службу тащит, как не в себя, а вот солдаты «второсортных» оккупационных дивизий, особенно без пинков сверху, предпочитают не активничать. Служат-то в основном старшие возраста, семейные мужики, им порой проще сделать вид, что ничего не заметили, неизвестно ведь, что быстрей поймаешь — партизана или пулю в живот.