Неизвестно, что бы наговорил на мое ерничанье покрасневший от гнева полковник, но от блокгауза к нам двинулись в ногу сразу трое. И меня прямо передернуло, когда я узнал курносую ряху с тонкими усиками — Левченко! Вот бы кого ввек не видеть…
— Командир поста лейтенант Думбадзе приказал передать, что отклоняет ультиматум и в свою очередь, — гаденько улыбнулся Мишка, — предлагает бандитам сдаться, не дожидаясь подхода помощи из Митровицы.
— Не подойдет ваша помощь, на дороге засада. Все, как вы учили, Николай Алексеевич.
— А вас, господин большевичок, велено повязать и представить. Руки вверх! — Левченко выхватил из кармана «люгер».
— Вот так, господин полковник, — я медленно поднял руки, — Сменили флаг, сменили форму, сменяли на немецкую пайку и честь русского офицера.
— Молчать! — налился дурной кровью Мишка.
— Левченко, прекратить! — взревел Чудинов. — Это парламентер!
— Приказ господина лейтенанта, — оскалился Левченко и добавил издевательски: — господин штабсфельдфебель.
Чем скинул весь груз с моей совести: выполняющий преступный приказ сам становится преступником.
Чины Русского корпуса бодались взглядами.
А я резко опустил руки — пистолетик вылетел прямо в ладонь — и дважды нажал на спуск, одновременно скользя за спину полковнику.
Мишка едва приоткрыл рот и не успел перенацелить свой «парабеллум», как ему разнесло голову и на нас брызнули осколки зубов и юшка.
Один из пришедших с Левченко, не меняя выражения лица, падал навзничь с дыркой во лбу — Небош не подвел.
Пользуясь ступором Чудинова и третьего, едва успевшего поднять руку, чтобы стереть капли крови, я прикрылся полковником, обхватил сзади его горло левым плечом и предплечьем, зажал, вцепившись в ворот шинели, и сделал шаг назад.
Пороховой дымок еще витал в воздухе, Левченко рухнул животом на парапет, но дурная голова перевесила и труп бултыхнулся вниз.
Стани, стани, Ибар воде.
Третий растерянно застыл, я отходил спиной вперед, держась на одной линии с ним и пулеметным гнездом. И прикрывался потерявшим равновесие Чудиновым — чтобы не упасть, он вынужденно двигался за мной, перебирая ногами в начищенных сапогах.
Пулеметчик вскинулся и сложился вниз — Небош вынес самую большую для меня опасность. А я делал шаг за шагом и боялся только споткнуться и упасть — не удержатся ведь в блокгаузе, непременно палить начнут, а пуля дура, может меня достанет, а может, и полковника.
Но пока гарнизон увлеченно таращился на переговоры, бомбаши, которым мы отдали наши маскировочные накидки, подобрались на бросок, и тут же взорвались первые гранаты.
Крики, грохот винтовок и автоматов атакующей роты, всплески огня, черный дым на несколько минут превратили въезд на мост через тихий Ибар в сущий ад,
До конца моста мы дошли, когда партизаны покончили с внешним периметром.
— Отпусти… — прохрипел Чудинов, когда я затащил его вниз, чтобы опора прикрыла нас от огня из блокгауза.
Я отпустил воротник и сел, так и сжимая в руке пистолетик, сердце бухало, как паровой молот, пережигая адреналин.
— Садитесь, живы будем не помрем.
Почти над головой бабахнуло панцербюксе — Небош вовремя сменил оружие и теперь гасил амбразуры.
После второго выстрела поливавший подходы к блокгаузу пулемет захлебнулся, но через полминуты заговорил снова и по нему опять бумкнуло ПТР, но уже из другого места. Молодец, не забывает менять позиции…
Через несколько минут гранатометчики вычислили мертвые зоны и подкрались вплотную, после двух залетевших в здание гранат стрельба оттуда ослабла, но гарнизон держался до последнего.
— Все, пусто, — прокричал откуда-то сверху Марко.
Встать я даже не пытался, знал, что ноги сейчас не удержат, только чуть приподнялся, опираясь на руку — на том берегу уже вовсю орудовали партизаны, выносили убитых, собирали в кучу оружие и боеприпасы, перевязывали нескольких пленных.
— Вот так вот, Николай Алексеевич, по законам военного времени.
— Какие законы, вы бандиты! — зло огрызнулся полковник.
— Вермахт расстреливает заложников из числа мирных, это похуже будет.
— Это все СС! — запальчиво возразил Чудинов и полез правой рукой за пазуху.
Я дернулся — а вдруг у него там оружие? Но он только скривился и массировал сердце. Ну да, мой двадцатилетний организм лихорадит мама не горюй, а воспитателю полтинник или около того, вполне мог кардиохворь нажить.
— В Шабаце и Кральево расстреливал именно Вермахт, в котором вы служите.
— Я служу в Русском корпусе!
— Точно так, в Русском корпусе Вермахта. Как вас Левченко назвал? Господин штабсфельдфебель, это полковник по-новому?