— Делегаты, — лаконично пояснил Глиша.
Второй съезд Антифашистского вече, люди приехали со всей страны, пробираясь порой с боями.
В госпитале, куда я сдал свою «медицинскую карту», меня ждал облом. Провел я там несколько часов, пока доктор Папо буквально вывернул меня наизнанку, допрашивая про лечение пенициллином. И как, и сколько, и куда колют, и под каким углом, и каждый вопрос не по одному разу, под конец я просто на стенку лез, но Альбина так ни разу и не показалась.
Даже с Живкой не успел словом перекинутся — увидела меня, закрыла рот ладошкой и убежала. Вот и думай, что тут стряслось, пока я в Бари отлеживался.
Еле-еле оторвался от Папо, в наглую спер у него с вешалки халат и пошел искать Альбину. Девчонки-больничарки при виде меня реагировали как Живка — ойкали и тут же растворялись в пространстве, отчего я все больше и больше дергался.
Ну в самом деле, что случилось-то?
Альбину я нашел только в общежитии санитарок, она лежала в одежде на кровати в дальнем углу, накрыв голову подушкой и плакала.
— Аля, — погладил я плечо. — Аля… я вернулся…
Но она только всхлипывала.
— Ты не хочешь со мной поздороваться?
И тут ее затрясло в рыданиях.
В полном трансе я убрал подушку — ну как убрал, пришлось побороться, не хотела отдавать — и увидел, что к левой щеке прибинтован большой тампон.
— Что стряслось? Почему ты плачешь?
Но вместо Али ответила старшая медсестра, дама-гренадер, которую я помнил еще по Жабляку:
— При бомбежке осколком порвало щеку.
— Я теперь некрасивая, — завыла Аля. — Ты меня любить не бу-у-удешь…
У меня прямо к горлу подкатило. Вот кто я — сволочь или нет, брошу или нет? А потом вспомнил — «в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии» и все терзания потревоженной совести утихли.
— Эй, выходи за меня замуж.
Аля затихла, повернулась, поднялась и снова зарыдала, но уже у меня на плече.
В несколько ошалевшем от всего состоянии я вывалился на улицу и попал прямиком в лапы Луки:
— Владо, вот ты где, а я тебя по всему городу ищу! Пошли быстрее!
— Куда?
— В «Сокольский дом»!
— Да объясни ты толком, не тащи как муравей муху!
— Там съезд, вече, Тито будет говорить!
— На ночь глядя?
— Ну да, специально, чтобы бомбардировщики не налетели.
При входе на галерею знакомые патрульные проверили документы, потребовали сдать оружие и тщательно обыскали — береглись, чтобы никто не протащил в зал гранату или пистолет, а то мало ли. Причем опять не проверили рукава, правда, я пистолетик не взял.
В небольшой зал набилось человек двести делегатов, на галерею, наверное, еще столько же зрителей. Пока я разглядывал украшенную флагами Югославии и союзников сцену, Лука нашептывал последние новости:
— В Албании было большое совещание, партизаны со всех Балкан, наши, греки, местные, даже болгары были…
— Болгары?
— Да, их совсем немного, но за них Димитров в Москве. Теперь все действия координировать будем. А еще Джилас и Кардель написали проект демократической республики.
— Республики или республик?
— Унитарной.
— Тише, другови, тише! — раздалось снизу и в зал под аплодисменты вошли члены Верховного штаба.
Выстроенный вдоль сцены хор партизанского театра грянул «Эй, славяне!», Тито устроился в роскошном кресле в первом ряду.
Речей я практически не слушал, да и все речи у коммунистов одинаковые, кто слышал одну — слышал и все остальные, взвейся да развейся, ничего нового. Я больше разглядывал висевший на сцене даже не герб, а скорее эскиз герба: венок, звезда, все по мотивам советских. И портреты — на полотнах шкодливая рука местного художника изобразила Сталина, Черчилля и Рузвельта, но густые усы, бульдожьи брыли и болезненная худоба позволяли опознать каждого.
Потом в уважительной тишине говорил Тито, а я нагляделся на декор и прикидывал, много ли успел сделать. Сколько обучил, сколько спас, сколько нациков прикончил… По всему выходило — правильно я в Аргентину не удрал, умылись фашики кровью. Да и то, что Красная армия на Днепре на два месяца раньше заняла плацдармы, само за себя говорило, уж что Киев брали к седьмому ноября, я помнил. И в этом хоть маленькая, но моя заслуга есть, не говоря уж про кирдык Гиммлеру и захват Лёра. Интересно, икается ли Адику при имени Сабурова, или он обо мне ничего не знает? Завлекательно было бы закончить войну не только с «Партизанской звездой», но и с титулом личного врага Гитлера, там хорошая компания.
После Тито говорили и другие. Что меня сильно удивило — кроме коммунистов и давно примкнувшего к ним попа Зечевича, выступали и члены Хорватской крестьянской партии, и мусульманских организаций и какие-то «независимые демократы». То есть у нас тут не чисто коммунистический междусобойчик, а настоящее широкое движение.