Однажды она позвонила в отель и поставила на граммофон пластинку с немецкой песней. И Винсент, стоя перед окном, у тяжелой портьеры, слушал прорывающееся сквозь треск в телефонной трубке: «О, мой папа…»
Уже в который раз Джульетта сказала домашним, что ей нужно купить ткани у синьоры Малерба, а сама отправилась с Винсентом в кино, на вечерний сеанс.
В переполненном зале кинотеатра в Брере темнота надежно оберегала их от посторонних взглядов. В отличие от немцев, итальянские зрители вели себя как активные участники происходящих на экране событий. Они на чем свет стоит проклинали злодеев, предостерегали комиссара полиции от ловушки и выкрикивали восторженные комплименты в адрес экранных красоток. Каждый сеанс превращался в народный праздник. Мужчины курили. Женщины болтали. Дети носились по залу.
Одна Джульетта не отрываясь глядела на экран.
А на экране была Германия. Зеленые альпийские луга, и девушка в дирндле[24], обманутая парнем в клетчатой рубашке. И никаких «сверхчеловеков» в коричневой форме, о которых рассказывала ей мать. Многим ее соотечественникам немецкая речь казалась немузыкальной, почти что лаем. Но Джульетта, изучая этот язык, открыла его особую красоту, точность и выразительность громоздких составных слов, грубоватую сдержанность немецкого нрава.
В детстве на богом забытом острове Салина ей ни разу не доводилось видеть краути[25]. Тем больше будоражили фантазии девочки рассказы взрослых о светловолосых великанах с Севера – восторженные и одновременно пугающие.
– Они подомнут нас всех под себя, – говорили одни.
– Они уйдут, – возражали другие. – Как ушли греки, испанцы и арабы.
Но в любом случае Сицилия всегда останется Сицилией.
И вот война закончилась. Немцы и в самом деле отбыли домой. Некоторые, правда, вернулись, но без оружия и военной формы, – как тот, что сидел рядом с ней. Он оказался совсем не таким, какими Джульетта представляла себе немцев, но и на итальянца походил мало. Девушка нисколько не боялась его. Ей нравились прямота и искренность этого парня, его открытая улыбка и решительность, с какой он смотрел в будущее. И еще она любила его пальцы, сильные и одновременно чуткие, – пальцы инженера.
Винсент почувствовал, как рука Джульетты легла на деревянный подлокотник кресла. И его поразила – нет, не нежность и тепло, а смелость девушки, когда он взял ее ладонь в свою. Так они и просидели, рука в руке, до самого конца сеанса.
Домой вдоль Навильо-Гранде возвращались поздно. Желтые огни дрожали на воде канала. Ночь защищала влюбленных от любопытных взглядов. Джульетта повязала на голову косынку, частично прикрыв лицо. Держа Винсента под локоть, она рассказывала ему о миланских каналах и системе шлюзов, спроектированной, ни больше ни меньше, самим Леонардо да Винчи. В сумерках вырисовывались очертания арочного моста через Навильо.
– Совсем как в Венеции, – заметила Джульетта.
Винсент вспомнил, что оба никогда там не бывали.
– Мы съездим в Венецию на «изетте», – пообещал он. – Если отправимся сейчас, успеем вернуться к утру.
Джульетта коротко рассмеялась – тем смехом, который означал, что она не вполне верит ему. Но идея ей понравилась.
– Я серьезно, – добавил Винсент. – Что нам мешает?
Он ожидал, что она откажется обсуждать это, как бывало всегда, когда речь заходила о будущем более отдаленном, чем завтрашний день. Но на этот раз Джульетта остановилась и заглянула Винсенту в глаза:
– Поедем в Венецию!
Винсент понял, что настал момент сказать то, о чем он больше не мог умалчивать.
– Мне пора возвращаться. Моя работа в Италии заканчивается.
– Когда?
– Завтра.
Обеденный перерыв последнего дня командировки – вот все, что оставалось в их распоряжении. Новая модель «изетты», погруженная в фургон «альфа-ромео», ждала отправки на север. Сегодня Винсент снимет со стен чертежи, упакует их и отнесет на почту, доведет до ума протоколы технических испытаний и простится с итальянскими коллегами.
Этот завод стал для него родным. Итальянцы тоже с некоторых пор считали его своим человеком. Ведь это Винсенту предстояло доставить их детище «изетту» в Германию. В обеденный перерыв в столовой они готовили Винсенту сюрприз, но «немец», как назло, куда-то пропал.
Его мотоцикл ждал возле скромного отеля в центре города. Окна в тесном номере с обоями в цветочек на втором этаже были закрыты ставнями, но уличный шум проникал сквозь них и тонкие стекла. Винсент повернулся к Джульетте. Та стояла неподвижно и смотрела на него. Они обнялись, как будто были мужем и женой всю жизнь. Один-единственный раз, в это украденное у судьбы мгновенье, в обеденный перерыв. Уже вечером того же дня Винсент пересекал Альпы в обратном направлении, а Джульетта накрывала ужин для семьи.