— Все прошло отлично, Бутончик. Продолжай в том же духе, прошу тебя. Все идет очень славно.
Он удалился, мелькнули растрепанные рыжевато-русые волосы.
Неразбериха в партере задержала занавес перед вторым актом на полминуты. Не дождавшись полной тишины, Морис взмахнул дирижерской палочкой.
Фарс, который поставил Морис, проходил в основном во втором акте, но перед началом фарса был «урок музыки», вызвавший много споров. Фигаро, пытаясь устроить брак, убеждает высокого, неуклюжего учителя музыки, басистого дона Базилио, прикинуться хворым и заменить его графом Альмавивой, переодетым в помощника дона Базилио.
Они с Розиной начинают урок музыки под неусыпным взором доктора Бартоло, и Розина, узнав замаскированного возлюбленного и вне себя от радости, исполняет любовные песни в фортепианном сопровождении Альмавивы.
Второй акт, как сказал Морис, относительно короткий, и он взял пример с постановщика в Санкт-Петербурге, когда примадонна пела не произведения Россини, а по собственному выбору. Тогда прозвучало три песни, но Морис решил ограничиться двумя, которые последовали вслед за рондо «L’inutile precauzione» («Ненужная предосторожность»), которое погрузило доктора Бартоло в дремоту. Белла начала с Морли. Незатейливая мелодия не требовала от певицы усилий, лишь приятного и округлого звучания, в чем Белла преуспела, исполнив пять куплетов в полной тишине. Когда песня закончилась, послышались легкие хлопки. Белла ощутила, как под коленками льется пот. Чтобы немного оживить и встряхнуть действие, Бартоло пробуждается ото сна, а потом снова засыпает.
Еще одна английская песня? А может, не стоит? Мало кто в зале понял слова. Она задумалась, и тут Бартоло очнулся во второй раз и объявил о своих симпатиях к старинным песням, после чего запел ариетту «Quando mi sei vicina» («Когда ты рядом со мной»), заслужившую громкие аплодисменты.
Затем, глазея на Альмавиву, Белла начала вторую песню — «Возложим лавровый венец» Пёрселла.
Зрителям песня понравилась, они оценили ее юный задор, но Белла поняла, что не слишком зацепила зрителей. Посреди песни кто-то выкрикнул из партера: «Долой англичан!» Затем послышался скорее смех, чем свист, но звуки стихли, когда она преодолела трудный финал. Последовали аплодисменты, одни искренние, другие в поддержку. Белла повернулась к залу и поклонилась. Это были совсем не те овации, которые получил Фигаро или даже Альмавива. Несмотря на заверения Мориса, Белла знала, что ее секундное замешательство не осталось незамеченным. В основном в зале сидели неискушенные зрители и очень мало знали об опере, но в ложах были и знатоки, которые ездили на оперу в не столь далекий Париж. Они не считали ошибку серьезной, но все же заметили ее. Каватина «Una voce poco fa» стала первой отличной возможностью для Беллы. А она споткнулась. Другие прекрасные арии и дуэты уже прозвучали. Но эта картина — ее второй шанс завоевать сердца слушателей. Сейчас самое время.
Она кланялась и кланялась. Морис ждал, чтобы продолжить оперу согласно замыслу Россини. Дирижерская палочка находилась почти в горизонтальном положении, только чуть приподнята.
Вот тут и проявилась бойцовая натура Беллы. Она не просто боролась за признание публики, а состязалась с мужчинами. Если не считать Берту, то она была единственная женщина в спектакле. В ней росло искушение. Прямо-таки дьявольское. Белла взглянула на Мориса. В ответ тот чуть улыбнулся. Дирижерская палочка поднялась на дюйм.
Белла подошла к фортепиано, где граф Альмавива в маскировочном наряде ждал, когда музыка возобновится.
— Жан-Пьер... — попросила Белла. — Ты позволишь?
Тот изумленно на нее вытаращился, но Белла не теряла времени даром. Она уселась на краешек табурета и быстро вытеснила Жан-Пьера. Когда он поднялся, Белла положила руки на клавиши.
Она собиралась спеть на бис.
И заиграла.
Перед глазами возникли воспоминания пятилетней давности, когда она пела ту же мелодию на старинном расхлябанном спинете, в тесном окружении множества похотливых польских солдат.
Белла запела:
Сыны Отечества, вставайте,
Великий, славный день настал!
Врагам на вызов отвечайте,
Их стан кровавый флаг поднял...
Все могло дурно закончиться. Эта песня стала гимном революционеров, а позже — бонапартистов. Песня войны, которая теперь стала народным гимном. Она могла вызвать ярость, иронический смех, презрительные возгласы или даже возмущение, оказавшись посреди итальянской оперы. Но ничего подобного не случилось.
Во время первого припева «К оружью, гражданин» из партера к ней присоединилась пара голосов. Когда Белла начала второй куплет, пел уже весь зал.
Любовь к отчизне и народу,
Придай нам сил на нашу месть,
И ты, прекрасная свобода,
В бой нас веди за правду и за честь!
Победа, ты нас ждёшь по праву,
Врагов прогнать нам помоги,
Узрят пусть битые враги
И твой триумф, и нашу славу!
Вступили скрипки, а Морис спокойно выжидал с чуть поднятой дирижерской палочкой.
Когда подошел к концу второй припев, в зале уже творился ад кромешный. Толпа свистела, кричала «ура», топала. Белла в десятый раз поклонилась; Морис взмахнул палочкой, но снова ее опустил, поскольку овации не утихали.
Наконец, все успокоились, и опера возобновилась.
Когда представление закончилось и опустился занавес, Морис Валери вышел к актерам на сцену. Он втиснулся между Беллой и Фигаро и взял обоих за руки. Когда они кланялись и улыбались, он прошептал:
— Змея! Колдунья! Лисица! Тигрица! Ангел! Ведьма! Сорванец! Золотко! Люблю тебя! — Они поклонились, он поцеловал ей руку. — Ты прелесть! Люблю тебя! Ни у одной женщины нет такой дерзости, такого чутья! Я готов взорваться от избытка чувств. Ты могла нас уничтожить, но получилось все наоборот!
Белла приняла адресованный ей огромный букет красных роз, явно от Мориса.
— Мне... кажется, сеньор Россини меня бы не одобрил.
— Я его пригласил.
— Что? Но он...
— Нет. Наконец-то он ответил на письмо. Но возможно, завтра.
— Вряд ли я осмелюсь показаться ему на глаза.
— Тебе придется! Никуда не денешься!
Когда слушатели наконец выскользнули под летний дождь, актеры и все помощники сели праздновать прямо на сцене. Арман, Гарсия и Лафон поздравили Беллу, и она тоже горячо их поздравила, поскольку пошла на риск, но успешно справилась с задачей. Им же она отдала должное за пение и игру. Луковый суп, куриные ножки, рыбные пироги, яйца ржанки, красное и белое вино — все смеялись и болтали, сбрасывая накопившееся за весь вечер напряжение. Перепелиные яйца, пирожки со свининой, силлабабы, спаржа, пирожные с джемом, белое вино, красное вино...
Когда пиршество закончилось и народ стал потягиваться, зевать, рыгать и шумно прощаться, Белла все никак не могла успокоиться. Морис приобнял ее.
— Идем, дорогая, я отвезу тебя домой.
Вскоре окончательно стемнело, но где-то среди дождевого тумана маячил полумесяц. Они шли рука об руку по пустынным улицам, через главную площадь и повернули к реке. Беседовали о подготовке к спектаклю, неожиданных перипетиях первой, отчасти любительской постановки, когда столько всяких мелочей идет не по плану и столько всего идет замечательно. Жизнерадостный Фигаро с неуемной энергией, забавная черная шляпа дона Базилио и его павлинья походка, ловкость и проворство доктора Бартоло, так что публика покатывалась со смеху.
Они подошли к дверям ее комнаты.
— Кофе напоследок? — спросил он.
— Можно. Вряд ли я усну.
— Все мы в итоге уснем. Знаешь что?
— Что?
— Мне кажется, можно дать четыре спектакля вместо трех.
Они выпили по чашке кофе и раскинулись в креслах, напряжение наконец стало отпускать. И все же им не спалось. Наступила тишина довольства, удовлетворения, насыщенности. Но когда Белла зевнула и посмотрела на Мориса, он не сводил с нее глаз. Белла знала, что для него долгий день еще не закончился. Тут она поняла, что хочет того же, что и он. Она знала, что такого нельзя допускать, но ей этого хотелось. Совесть и добропорядочность проигрывали сражение.