Застольная беседа иссякла, когда Майкл положил локти на стол и задымил. Роберто первым нарушил гробовое молчание, поинтересовавшись, как он долетел. Майкл ответил что-то невразумительное, и Константино пришлось повторить ложь брата о задержке рейса. Казалось, Майклу стоит огромных усилий держать глаза открытыми. В конце концов он подпер голову руками, но она то и дело падала, будто он боролся со сном.
Роберто тихо заметил, что звонил в аэропорт и ему сказали, что рейс Майкла не только не был задержан, но, напротив, самолет прибыл раньше времени. Константино покраснел от стыда и промолчал. Напряжение за столом возрастало.
Мать положила руку на плечо Майкла и укоризненно посмотрела на мужа.
– Ты, должно быть, устал, Майкл? Не хочешь пойти прилечь и отдохнуть?
Он покачал головой и закурил новую сигарету. Затем улыбнулся и обвел сидящих за столом каким-то странным мутным взглядом.
– Пожалуй, я действительно устал. Знаете, лететь из Америки чертовски далеко, и мне было нехорошо…
Он стал подниматься из-за стола и уронил стул. Грязно выругавшись, он не подумал о том, какое впечатление это произвело на семью. Сквернословие в присутствии матери и отца считалось поступком запредельным.
Грациелла снова протянула руку к сыну, но суровый голос мужа остановил ее.
– Пойди и поспи, Майкл. Утром поговорим.
Майкл поплелся к двери, все смотрели ему вслед, не понимая, как он мог так быстро измениться до неузнаваемости.
– Я думаю, он много выпил в самолете. И наверняка на голодный желудок… – нервно улыбнулась Грациелла. – И потом, волнение… вино за обедом…
Константино извинился и вышел из-за стола, так и не рассказав родителям о том, в каком состоянии нашел брата в аэропорту. Фредерико тоже попросил разрешения уйти к себе, а тихоня Альфредо аккуратно сложил салфетку и стукнул под столом по ноге брата. Альфредо, как и Константино, замечал, что отец обожает Майкла. Он и сам искренне любил старшего брата и не желал ему зла, но, когда понял, что отец им недоволен, в душе порадовался.
Майкл равнодушно смотрел из окна своей комнаты, как его братья гуляют по саду, весело болтая и смеясь. Ему так хотелось спуститься к ним, но чувство нереальности происходящего останавливало его. Майклу казалось, что он видит фрагмент чужой жизни, далекой от него, как кадр из кинофильма.
Едва мысли у него немного прояснились, как это снова началось: резкая боль во всем теле, головокружение и струйки холодного пота по спине…
Все изничтожилось, стало малозначимым и ненужным по сравнению с той внутренней потребностью, утолить которую могли только белые пакетики, спрятанные в гитарном чехле. Они дают мгновенное избавление от боли, чувство уверенности в себе. Майкл подошел к двери и подпер ее стулом, чтобы никто не смог неожиданно войти. Из гитарного чехла он достал кусочек фольги, свернул ее и отмерил дозу бесценного белого порошка.
Внизу в кабинете отца раздался телефонный звонок. Роберто долго слушал щелчки и гул в трубке, пока оператор соединял его с Гарвардом, с профессором, у которого учился Майкл.
Роберто выслушал его от начала до конца, ни разу не перебив. Оказалось, Майкла отчислили из колледжа с середины второго курса. Его оценки за первый семестр были ниже среднего, а в общественной жизни колледжа он вообще никакого участия не принимал. Когда с учебой у Майкла не заладилось, профессор организовал для него дополнительные занятия, которые тот не стал посещать. Профессор решил, что у Майкла серьезные проблемы психоэмоционального плана, которые за последние полгода приобрели угрожающие масштабы. Кроме того, его неспособность организовать себя и отсутствие всяческого интереса к учебе дурно влияли на других студентов. Ему дали еще один шанс исправиться, но он не воспользовался им. Теперь ситуация такова, что и речи быть не может о том, чтобы его приняли обратно.
Роберто поблагодарил профессора за искренность и прямоту и поинтересовался, не может ли он оказать колледжу финансовую поддержку на благотворительных началах. Трубка, которую он дрожащей рукой опустил на рычаг, казалось, стала неподъемно тяжелой. Он сел в кресло и провел в неподвижности несколько часов, пытаясь понять, зачем сыну понадобилось лгать родителям в письмах.
Грациелла еще не спала.
– Послушай, как он поет, – прошептала она, приложив палец к губам. – И играет замечательно. Уже целый час. Разве не чудесно?
Мать и отец вздрогнули, услышав звук падающей на пол гитары. Они затаили дыхание и стали ждать, что будет дальше. За стеной было тихо. Лучано на цыпочках подкрался к двери и осторожно приоткрыл ее. Его чуткий слух уловил едва различимый стон, но этого было достаточно, чтобы он в два прыжка оказался у комнаты сына и вышиб дверь плечом.