Когда она впервые прибыла в этот дом, Хогарт сказал, что ее зовут Доула, что она — «особая подруга» мистера Линкольна, и велел держаться от нее подальше. Запирать ее дверь на замок. А не то… И ни в коем случае не разговаривать с ней. А не то…
А не то мы рискуем навлечь на себя гнев гнусного Морица. Верный хозяйский цепной пес, он днем и ночью не спускал с нас глаз, выжидая малейшего промаха.
Она прожила здесь несколько месяцев, и только тогда я впервые отважился поздороваться с ней. Я замечал, что ее живот вырастает все больше и больше, под яркими зелеными глазами все темнее наливаются лиловым цветом тяжелые круги, и не мог промолчать.
— Вам что-нибудь нужно? — рискнул спросить я однажды днем, войдя к ней на цыпочках с подносом в руках.
Она отвернулась от окна и удивленно взглянула на меня. В изумрудных глазах застыли страх и надменность. Она раскрыла рот, но не смогла произнести ни слова — пришлось сначала прочистить горло. Мне пришла в голову безумная мысль — наверное, бедняжка совсем отвыкла говорить.
— Вам не положено разговаривать со мной, — произнесла она.
— Мне плевать, что мне положено, что нет, — пробормотал я. Я пока еще не мог рассказать ей о крошечной дырочке в стене ее комнаты, скрытой среди развалин на одном из пейзажей Коро. Хогарт, злорадствуя, однажды показал ее мне; Маркус и Мориц просиживали за ней часами — несомненно, по приказу мистера Линкольна. Но в тот день Мориц ушел на охоту, Матильда отправилась в деревню наводить страх на несчастных лавочников; следовательно, Маркус остался охранять ворота, и нашу беседу никто не мог подглядеть.
— Неужели? Тогда кто же вы? — спросила она. Ее голос был тусклым, каким-то ржавым.
— Томазино Ченнини. Моего брата зовут Маттео.
— Вы говорите, как американец.
— Давно там не бывал. Впрочем, это неважно, — торопливо добавил я. — Я тревожусь за вас.
— А ему до меня дела нет, а вы работаете на него, верно? Иначе как бы вы здесь оказались? — спросила она. Ее голос дрожал. — Вы у него в рабстве?
— В рабстве? Что вы хотите сказать? — Этот вопрос застал меня врасплох.
— Вы не можете уйти отсюда? — настаивала она.
— Мы обязаны ему жизнью. Кроме того, Маттео еще не в состоянии общаться с людьми, да и я, пожалуй, тоже. — И только сейчас я понял, насколько она права. — Вы же видели Маркуса. И Морица. Мимо них муха не пролетит. А эти ворота — единственный путь во внешний мир. Вдоль ограды по всему периметру усадьбы натянута колючая проволока. Мы проверяли. Они даже пропустили ее через живую изгородь. И для нашего милого Морица нет лучшего развлечения, как сдирать шкуры со зверюшек, которые попадаются в нее. Он нас пристрелит на месте.
— Маркус и Мориц — это я понимаю. Остального — не понимаю.
Ну, Томазино, решайся же. Она станет первым человеком, кому ты раскроешь свою постыдную тайну. Ну и что? Она все равно нас презирает.
Вот я ей и рассказал. К моему удивлению, Земля не перестала вращаться и небо не рухнуло прямо на мои пламенеющие щеки. Я следил за ее реакцией. Ее глаза немного смягчились, она потерла кольцо — огромный ослепительный изумруд и два желтых бриллианта по бокам. Слава Богу, она хоть не рассмеялась.
— Значит, вы не можете?.. — робко спросила она.
— Нет. Не могу даже попытаться. Нет желания пытаться. А у Маттео еще хуже. Его язык покрыт шрамами, он сильно шепелявит. Поэтому не говорит почти ни слова, даже со мной.
— Понимаю. Но почему… — она запнулась и глубоко вздохнула. — Я уже разучилась вести нормальные человеческие разговоры. — Она села, сцепила руки на животе и опустила глаза. — Почему вы не попытаетесь убежать из этого ада? — спросила она так тихо, что я еле расслышал. — Разве не хотите отомстить?