Тут дверь открылась, и в проём вставилась лохматая медвежья голова без шапочки – рыжая, с всклокоченными волосами, веснушчатыми щеками, высоким лбом, большими вывороченными как у негра губами, картошкообразным здоровенным носом и седой небритостью на подбородке, распаханном надвое продольной ямочкой. Странное моментально западающее в память лицо сообщало: обладателю лет сорок пять, не меньше.
– На-та-а-аш!.. – неожиданно нежно не то чтобы проговорил, а почти пропел с утёсовской интонацией «медвежонок». Увидев посторонних, осёкся, продолжил уже «служебным» тоном, – …Наталья Васильевна, зайдите ко мне в кабинет на минуту!
Мы остались с Машуней одни.
– Просто Мишка Олимпийский собственной персоной… – прошептала на ухо Маша. – Он не улетел, а в Григорьевске с шара спрыгнул и в роддоме остался!
Талова вскоре вернулась: пошли! Роддом оказался маленьким, но «крепеньким». Несмотря на явно ощущавшийся недостаток площади, все вещи стояли по местам, везде чисто. Двое нянечек то и дело сновали с вёдрами и тряпками туда-сюда.
– Будет корпус, четыре этажа, со всеми службами, с большим отделением патологии, с неонаталкой по последнему слову, с реанимацией.
– Когда? – спросил я.
– Через год начнут, в восемьдесят пятом обещали сдать.
– А сейчас?
– Знаешь, – Натала-Тала взглянула, словно уколола зелёными беспощадными прожекторами, – три года назад тут вообще ничего не было. Шарага. Богадельня. Сложных всех в область возили. А теперь у нас патология – хоть и одна палата, а своя. И не хуже других. Пошли!
Мы поднялись по центральной лестнице на второй. Дверь в просторную палату была открыта. Талова зашла, остановилась. Засунула руки в карманы халата.
– Так, девулечки. Вот ваш новый палатный доктор. Он на врачебной практике, после четвёртого курса. Зовут Михаил… – она вопросительно повернулась ко мне.
– Владимирович.
– …Михаил Владимирович Дёмин. С ним, пожалуйста, без вольностей. Он как я. Его слово – закон. Понятно?
– Понятно, Наталь-Васильн, – нестройным хором закудахтали «девулечки».
Я же тем временем считал койки. Раз… два… восемь… девять… двенадцать. Полна коробочка. И всё под завязку.
– Оставляю вас на попечительство Михаила Владимировича, – завершив тронную речь, Натала-Тала вышла в коридор. Я чуть ли не бегом хвостиком выскочил за ней. Она обернулась.
– У тебя, а заодно у Сапожниковой два часа на рекогносцировку в патологии. Проверю, от зубов должно отскакивать. Хотя, ей-то что налегать? Я так понимаю, она у нас транзитом. Потом у нас с тобой и твоей… – усмехнулась – …Машей обед. После Маша идёт домой, а мы остаёмся «в ночное». План понятен?
– Понятен, Наталья Васильевна.
– Ну, флаг тебе в руки, – добродушно промолвила Натала-Тала, шагая по лестнице вниз.
– Флаг в руки, барабан на шею, топор в спину и электричку навстречу! – интерпретировал ослепительную женщину Джинни.
Проводив заворожённым взглядом тяжёлым узлом закрученную копну вороных волос, стройный стан, тонюсенькие щиколотки и длиннющие ноги, атонально выстукивавшие каблучками по ступенькам, я мотнул головой, освобождаясь от наваждения, и обречённо двинулся назад в отделение. Постовая сестра за столом подшивала свежие результаты анализов в истории болезни.
– Дайте мне, пожалуйста, шесть листов бумаги и моток пластыря. И ещё – длинную линейку.
Я сложил бумагу пополам, приложил линейку по линии сгиба и аккуратно оторвал. Из шести бумажек получилось двенадцать. Вернулся в палату.
– Послушайте меня, дамы! Сейчас каждая получит от меня по листочку бумаги. На одной стороне крупно, печатными буквами, пишем ваши имена, отчества и фамилии. Крупно, разборчиво. На обратной стороне пишем всё, что вы хотите у меня выяснить – ваши вопросы, жалобы, пожелания. Пластырем прикрепляем листочки в изножьях кроватей, фамилиями наружу. Через час приду на осмотр. Будьте на местах, не гуляйте где ни попадя. Всё ясно?
«Девулечки» закивали. Я вышел из палаты и снова отправился на пост.
– Дайте мне все истории из патологии.
– Вот, пожалуйста… – молодая медсестра испуганно пододвинула ко мне толстую стопку. – Только… только я ещё не все анализы успела вклеить, дневные назначения делала.
– Давайте как есть, без разбора. Я сам вклею.
Засунув истории подмышку, я ссыпался по лестнице в ординаторскую. Там в одиночестве куковала Маша.
– Машунь, вот истории из патоложки принес. Давай девок изучать. Ты с верха стопки, я снизу. Потом поменяемся.
Машка выудила из сумки общую тетрадь. У меня ничего с собой не было, поэтому Маша дала мне блокнот, тот самый, по которому утром искали дорогу в главный корпус. И мы плотно засели за изучение будущих мамочек.