– А как же женская консультация, разные курсы там молодых мамаш? – удивился я. Нам в роддоме Грауэрмана их показывали. Мы даже дважды присутствовали на занятиях, наблюдая, как доктор-инструктор разбирается с будущими мамочками, учит правильно себя держать в родах.
– Наивный ты, – улыбнулась Тала. – Ты думаешь, они туда ходят?
– Ну, так обязаны же – дородовой патронаж.
– Те, кто с головой, те да – ходят. Их заставлять не надо. А в основной массе – такой контингент… мычат же! Что с них взять?! Тужиться – не умеют, диафрагмой работать – не умеют, – следовательно, дышать не могут. Орут, ножками сучат, слезами своими тупыми брызгают по сторонам, ребёнку и нам мешают. Вот и рвутся как дырявые шарики. Эпизиотомии21 – часто делаем, надо же избежать разрывов. Да не всегда до эпизиотомий дело доходит – операция хоть и маленькая, но ведь калечащая! Жалко! Тебе-то что? Ты разрезал, ребёнка принял, зашил. А ей жить с этим. Если зашито неудачно, она потом всю оставшуюся жизнь от мужского члена бегать будет! Иногда думаешь – ладно, продышится, проскочим. А она рвётся. Значит, не проскочили. Всё равно шить, только не разрез, а разрыв.
– На дворе кол, на колу мочало, начинай, дружок, маету сначала! – вздохнул Джинни.
Под присмотром Наталы-Талы я делал эпизиотомии; потом шил рожениц. Талова садилась на табуретку рядом – и спокойно, комментируя мои действия, подбадривала:
– Молодец, хорошо! Не торопись. Так… так… стой, слишком много забрал в стежок. Как заживёт, будет в этом месте морщить. Ага… Хорошо. Видишь, как гладко получилось. Так… повторяем стежок, не длиннее предыдущего.
– Была я белошвейкой и шила гладью… – поднимал Джинни мой приспустившийся боевой дух.
Запах свежей крови, стоны рожениц, крики новорождённых, вывороченные прямо в лицо женские промежности седатировали меня очень быстро, напрочь лишив чувства полового самоопределения. Я стал просто бесстрастным швейным роботом. И это было хорошо и правильно. Иначе – как бы я смог выносить постоянную муку от чуть ли не касающегося меня лица Наталы-Талы? Я кожей ощущал тепло её щеки, ноздрями втягивал запах свежего дыхания; давился щекочущими – щекочущими всё, что только можно пощекотать, – французскими духами. Она вставала со стула, уходила, снова приходила, садилась, придвигалась ко мне, заглядывая в операционное поле, острой твёрдой грудью касаясь спины под потной операционной рубашкой. А я шил. Как хорошо, – что шил, что мерил время длиной уложенного узлами внахлёст терпко пахнувшего спиртом кетгута. Как прекрасно, что существовала веская причина оставаться бесполым.
– Мы не знаем, как у вас, а у нас в Японии – два врача пизду смотрели, ни хуя не поняли! – желая вывести меня из транса, попискивал Джинн.
Периодически в родзале возникал Берзин. Тихо о чём-то шептался с женой, бросал небрежный взгляд на плоды моего труда, похлопывал по плечу, и снова исчезал.
* * *
Домой я приходил не поздно, к четырём-пяти дня – выжатый, практически никакой. Вскоре после операционной смены приползали Лёшка с Юркой – такие же, как и я, если не хуже. Кусок в горло не лез, и мы, немного потрепавшись, незаметно отрубались, как детсадовцы в группе продлённого дня. Часов в десять вечера я просыпался, приводил себя в порядок и отправлялся в ресторан, где пела Конфета. Ещё за сотню метров до входной двери меня уже ласкал её чистый сильный голос, – и вновь я превращался в человека, обретая пол и вспоминая, что мне всего-то двадцать.
– Снится мне такая весть, снится небылица, что не хочется мне есть, хочется учиться! – похохатывал Джинни, радуясь, что я наконец-то прихожу в себя.
Конфета украдкой махала мне со сцены, «тёть Вер» усаживала за служебный стол, приносила хорошей закуси и бутылку красной «Алазанской долины». Вскоре шоколадка Микаэла, допев программу, спрыгивала со сцены. Мы расправлялись с «Алазанью» и спешили домой, в маленькую комнатку. Там Конфете неотвратимо приходилось отдуваться за прегрешения и издевательства Наталы-Талы, о чём она, конечно, и не догадывалась. А я, выспавшийся, сытый и слегка пьяный, всё требовал и требовал продолжения банкета – и без промедления его получал. Когда разгромленная поверженная стонущая и молящая о пощаде Натала-Тала вновь оборачивалась Конфетой, я обнимал её в знак примирения и засыпал с чувством выполненного долга.
* * *
В среду после утреннего обхода со мной впервые заговорил Берзин.
– Мне доложили, вы делаете успехи, коллега! Отрадно, очень отрадно. Нравится вам у нас?
21
Эпизиотоми́я – одна из самых распространённых медицинских операций, выполняемых женщинам; хирургическое рассечение промежности и задней стенки влагалища во избежание произвольных разрывов и родовых черепно-мозговых травм ребёнка во время сложных родов.