– Остались Александров, ну и наш городок. Это он теперь «наш», а тогда я и название-то всего раз или два слышал. На крыльцо вышел, пятак на «орёл – решку» крутанул, выпал орёл. Значит, в Григорьевск. Чемоданчик куцый собрал, приехал. Прихожу к главврачу, он – к Гройсману, говорит, иди…
– Гройсман – это кто? – наклонился я к Лёшке.
– Главный хирург.
– … ну, я пришёл. Гройсман мне: садись. Я сел. Он документы мои посмотрел. «Пошли!». Пришли в оперблок. Говорит: мойся. Помылись. Заходим в операционную – а я ни сном, ни духом: больного не видел, историю тоже. Говорит: гнойный аппендицит. Встанешь ассистентом. После ревизии, если сочту возможным – меняемся. Счёл.
– И как? – спросил я.
– Да нормально всё прошло, без эксцессов. Пришли потом к нему в кабинет. Он налил. Выпили по чуть-чуть. Руку пожал: принят. Вот так я здесь и очутился.
– А Ольга? – не успокаивался Юрастый.
– А с Ольгой вообще история весёлая. Она на комбинате работала. Оль!.. – Ольга зашла в комнату.
– Оль, по второй тарелке наливай!
– Вечер перестаёт быть томным… – задумчиво протянул Джинни. Только бы не лопнуть, подумал я.
– Ну и вот. Она на комбинате работала. Просквозило её. Температура, кашель – бронхит, в общем. Антибиотики назначили. Наверное, медсестра напортачила, грязной иглой уколола. Жопочный абсцесс. К нам в отделение, по скорой. Я осмотрел, говорю: на стол барышню. И тут, грешен, каюсь – использовал служебное положение в личных целях.
– Это как? – Лёшка взялся за ложку, приступая ко второй тарелке.
– Да дёрнуло меня забежать в операционную за чем-то, ещё не помывшись. Её только-только с каталки переложили, ещё не успели простыней накрыть. Ну, я смотрю – бат-т-тюшки-светы, красота-то какая.
– А так, что, при осмотре в приёмном не разглядел? – подколол я.
– Не-а, – заулыбался Лось. – Там-то я на жопочный абсцесс смотрел. А тут – на столе целая женщина оказалась.
– А он ещё губной помадой на зеркале голую женщину нарисовал! – хохотнул Джинни.
– Но я был на высоте! – продолжил Лось. – Пошёл к заведующему, взял шовный материал «нулёвочку», и вместо того, чтоб как обычно, по-мясницки, – наложил косметический шовчик, тонюсенький, едва заметный…
– Ну, точняк, под себя делал! – заржал Юрка.
– Угадал! – Лось доел последнюю ложку второй порции борща. – Кому добавки?
– Издеваешься? – утробно чревовещнул Лёшка.
– Тогда пошли в сад. Охолонуться не мешает! – пригласил хозяин.
Лёшка сразу запрыгнул в болтающийся между яблонями гамак и закрыл глаза. Мы же рассосались по плетёным креслам.
– Ну, про друзей твоих я всё знаю. Ты теперь расскажи, как дела идут. – Мы с Лосем сидели плечом к плечу, как Ёжик с Медвежонком.
– Очень всё хорошо, Вить. В отделении мной Талова руководит…
– Она-то – да, опытная… – протянул Лось, и взгляд его, как мне показалось, стал глубоким и грустным.
– Не ты тут один такой страдалец, – шепнул Джинни.
– …а в амбулатории, ты сам видел, Громилина.
– Мария Дементьевна, да-а-а, человек-легенда.
– Вить, ты про неё что-нибудь знаешь?
– Знаю.
– А расскажи.
– Семьдесят в прошлом году отмечали. Ленинградка она, коренная. Закончила Павловский, в ординатуру поступила в хирургию, в институт Джанелидзе, он тогда год или два как открылся. Сочетанной травмой занималась. В тридцать восьмом по призыву ушла в армию.
– А разве женщин призывали?
– Хирургов-то? Ещё как! Да она ведь сама заявление написала. А в тридцать девятом – на фронт.
– На какой? – не понял я.
– Так финская же, – пояснил Лось. – Потом – по госпиталям. А в июне сорок первого её в санпоезд. Слышал про такие?
– Слышал. Госпиталя на колёсах. Про них ещё кино сняли. А после войны?
– А после войны стала акушером.
– Почему?
– Она всего раз об этом говорила. Когда призвали, у неё в Ленинграде оставались мама, младший брат и сестрёнка. Брат с сестрой погибли при бомбежке. А мать – от голода. И вот – рассказала мне как-то, по дежурству. Сидели с ней, чай пили. Говорит: осталась я одна-одинешенька. Парень был до войны, пожениться собирались. Да тоже не вернулся. Убили. И семья – вся, подчистую, даже могил-то не сыскать. И вот рассказывает – сон был под стук колёс. Пришла дева Мария. Говорит – ты Мария, и я Мария. Дело наше на Земле – новую жизнь растить. Помоги мне. И исчезла.
– Что, так и было? – не поверил я ушам.
– Мне-то откуда знать, – вздохнул Лось. – Она один раз мне это рассказала. Мужчина у неё появился, ненадолго. Потом сын родился.
– А чего же она не с ним?
– Как раз с ним. Громилин – у него фамилия по матери, не по отцу – главный инженер ткацкого комбината. Она с ними живёт: с ним, с женой его, и ещё там две девочки. Внучки её. Только без работы не может.