– Ты о чём? – не врубился я.
– Сейчас поймёшь. У тебя родители кто?
– Люди…
– Я понимаю, что люди. Работают где? Занимаются чем?
– Мать… – я внезапно запнулся, но тут же исправился, – …мама учитель биологии в школе. А отец инженер на заводе.
– А как же тебя в первый мед-то занесло, в королевство кривых зеркал?
– Хотелось.
– С первого раза поступил?
– Ну да. Даже один балл набрал сверху над проходным.
– Ты случаем не отличник?
– Отличник.
– Понятно, – Драбкин замолчал, словно собираясь с мыслями. – Ясна твоя история. На мою похожа. Ничего хорошего тебе не скажу. Будет жизнь на общих основаниях. Понимаешь, – его тон изменился, стал жёстким, – все твои достижения ничего не стоят, если за тобой нет локомотива.
– Кого-кого?
– Локомотива. Того, кто будет тебя по жизни толкать. Будет выручать. Будет делать первым среди равных. Знаешь такую формулировку? – Я кивнул. – Это как в анекдоте: «Может ли сын полковника стать генералом? Нет, не может. У генерала есть свой сын». Самое обидное, Миш, что ты-то про себя знаешь: ты можешь. И ты действительно можешь, тебе не снится. Но потолок твой – низко над головой. На следующий этаж тебе не зайти. Хотя…
– Что «хотя»?
– Есть варианты подняться выше. И даже не одним этажом.
– Какие?
– Продать. Жопу или душу. А то и обе сразу. Но и тут без гарантий. Потому что на каждую хитрую жопу обязательно найдется хуй с винтом.
– Что же делать, Сань?!
– «Мне скучно, бес. – Что делать, Фауст…». Для себя я вопрос решил. Нашёл всё здесь. Там, где я. Здесь и сейчас. Тут меня никто не превзойдёт. Мне хватает.
– За окнами твоей нынешней реальности нет, и не будет Эмпайр-стейта… – вспомнил я приснившегося Джинна.
– А если не хватит, Саш?
– А если не хватит, я себе хваталки с хотелками поукорачиваю. Вот и все дела.
Начало смеркаться. Гаврила тем временем сбегал домой за самогоном. Когда мы вернулись в комнату, все уже лежали на железных сетках, кроме Лося и Мамеда. Загруженный Гаврила в несознанке свернулся калачиком на полу. Мамед сидел молча, сфинксом глядя в чёрную даль сквозь отсутствовавшие оконные стёкла. А Лось, со стаканом мути в лапище, ушёл в себя.
– Ты чего, Вить? – ласково тронул его за плечо Драбкин. – Устал? Ложись, давай.
– Не устал… – глухо, отсутствующе простонал Лось. – Заёбся. Нет меня. Это не я.
– Ну, как же не ты? – обращаясь, словно к маленькому, сел рядом Драбкин, обнимая Лося за плечи. – Ты́ это. Чего несёшь всякое?
– Не я, не я! – сдавленно воскликнул Лось и залпом опрокинул в себя половину стакана Гаврилиного яда. – Не я! Санька, понимаешь, я эту не люблю. Заебала уже – заботой, банками этими-закрутками, разговорами тупыми! Не знаю, куда мне из дому деваться! Иногда сижу, слушаю, так одна мечта – вот чтоб замолкла, чёртова кукла, и в тишине посидеть, просто так, вот посидеть, без разговоров, и чтобы её не видеть…
– Вить, ты опять за своё…
– Сань, я… я что могу поделать? Наталья перед глазами… Я не знаю… Сань, брат, давай выпьем!..
– Давай, Витюша, давай, по последней, и на боковую…
– А ларчик просто открывался, – безжалостно хлестанул Джинн. Ну да, потусторонний. Вот ты и прав. Возьми с полки пирожок… Только кому легче от такой правды?
Утром следующего дня искупались в речке за бараком. Поели, – кто смог. Похмелились все. Приехал совхозный бригадир. Добрели до луга. Отбили косы. Помахали часа два. Ничего себе не отрезали. Трезвый Мамед обращался с косой ловчее всех. Опять тяжело пили. Говорили зачем-то и о чём-то. Спали без сновидений. Утром проснулись. Приехал шофер на «зилке». Загрузились. Спирт – чуток, что остался, да съестное – подарили Гавриле. Тот расплакался, совал нам живых курей. Куры кудахтали и срали вокруг себя веером.
Как доехали до больницы, Драбкин на прощание пожал каждому руку.
– Мужики! Раскидайте там между собой, как хотите, и по одному каждый день ко мне, после семнадцати часов. Проверим все ваши дупла, кариесы, поставим пломбы, сделаем профессиональную чистку.
Кто б дупла да кариесы в моей душе починил.
Глава 5
Было около полудня. Я только-только, не особо напрягшись, вышел из операционной, как меня сходу отловила Раиса из регистратуры.
– Михаил Владимирович, к вам пришли!
– Кто?
– Мужчина. Солидный.
– Что хочет?
– С вами переговорить.
– Давно пришёл?
– Да с полчаса уж. Я ему – мол, вы на операции, а он не уходит, говорит, подожду.
В непонятках, кто бы там мог быть, я спустился со второго этажа. В углу каморки регистратуры на маленьком стульчике ютился Колян-Никогайос. Я от неожиданности всплеснул руками.