Дверь ординаторской распахнулась. Влетела раскрасневшаяся Талова.
– Здравствуйте, Мария Дементьевна! Привет, Мишутка! – после того, как я стал в коллективе своим, она называла меня Мишуткой. – Мы поменялись. Я сегодня в ночь. Простите, ради бога, за опоздание.
Громилина упёрлась в Наталу-Талу взглядом поверх приспущенной роговой очёчной оправы:
– Скажете тоже, Наталья Васильевна! За что прощать? Ну, опоздали на пересдачу, с кем не бывает, – и уже тише, после паузы, – свои люди, сочтемся.
Не успели мы с Таловой допить чай со свежим мёдом, как одна из патоложных «девулечек», с раннего утра собиравшаяся, решила, наконец, безотлагательно приступить к процессу. Поскольку лежала она давно, знали мы её досконально, как облупленную, – то парой часов спустя дело было сделано. Новоиспеченная мамочка расслаблялась в послеродовой, а получивший первую оценку в жизни – девятку по Апгару – малыш мирно посапывал в «молодёжке».
– Какой богатырь! – довольно щурилась Натала-Тала. – Четыре кило с хвостиком. А мамаша, сама-то – маленькая как мышка. Но вёрткая. Умудрилась не порваться!
– Наталья Васильевна, а вообще, есть корреляция между размерами матери и весом плода?
– Дело тёмное, Мишутка, – Натала-Тала призадумалась. – Здесь у нас налицо макросомия37, ты отрицать не будешь? – Я помотал головой. – Но вот что странно: у мамаши никаких нарушений метаболизма нет. И не было. Сахара́ на месте всю беременность. А родила слонёнка. И лежала у нас исключительно по формальному признаку: высота стояния дна матки выше стандартного на три сантиметра.
– Так вроде же четыре критично? – спросил я.
– А как ты нормально померишь-то без ультразвука? – грустно усмехнулась она. – Я вот возьму, четыре намеряю, а ты тут же подойдешь с пальпацией – у тебя три получится. Или пять. Короче, видишь торчащее дно матки – ставь диагноз, не ошибёшься. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Будешь? – она протянула мне открытую пачку «Мо» с ментолом. Я мотнул головой и полез в стол за берзинскими «любительскими». – А так, если вообще, всё просто. Видишь у плода макросомию, ищи у мамаши гестационный диабет38. Почти с гарантией найдёшь, он даже прятаться не будет. – Натала-Тала рассмеялась.
Я исподволь любовался ей. Не было во мне больше похотливых мыслей. Не раздевал я её, не лапал, не вертел в разных позах, не мечтал похабно. Всё просто: я прозрел. Она перестала быть для меня самкой. Она стала женщиной. Оказалось, женской красотой можно любоваться, не рискуя схватить неконтролируемую спонтанную эрекцию. И от созерцания живой женщины может захватывать дух как от «Рождения Венеры» Сандро Боттичелли. Ей тридцать. Может, тридцать два. А когда будет шестьдесят? Что будет с ней?
– Ничего не будет, – ответил Джинни, – краса не блёкнет.
В ординаторскую, громыхнув дверью, влетела акушерка из приёмного. Растрёпанная, бледная. Губы её подрагивали.
– Там… там… Наталья Васильевна… Только что… Там…
– Ну, говори! – вскинулась на неё Талова.
– От… отслойку привезли!
Я вскочил – стул отлетел, с грохотом опрокинулся. Вернусь – подниму. В несколько прыжков мы с Наталой-Талой оказались в приёмном. Молодая. Сознание спутанное. Черты лица заострившиеся, кожа восковая, губы синие. Живот торчит, недели на тридцать две – тридцать три. Между ног – пелёнка, промокшая свежей кровью. Хоть отжимай.
Тала повернулась ко мне: – Иди, мойся. Потом к акушерке: – Берзина вызывай. Быстро.
И следом за мной кинулась на лестницу. Мы бежали наверх, а за стеной гудел лифт, поднимавший в оперблок роженицу. Я стал мыться, в висках стучало. В операционной звенел инструмент – анестезиологиня и операционная сестра начали работу.
Брюшную стенку прошли быстро. Кровило мало. Это плохо. Значит, нет давления. И кровить, похоже, нечем. Такой матки я не видел никогда. Даже на картинках. То была не матка, – пропитанный тёмной кровью мешок. Только Талова собралась рассекать стенку страшного мешка, дверь распахнулась, в операционную вбежал намытый Берзин.
– Миша, стой, где стоишь! Наташ, ты иди, разбирайся с клиникой. Кровь заказывай экстренно, пусть везут!
Мы достали малыша. Он был плох, но закричал. Даже не закричал, – натужно запищал. Талова вернулась.
– Говори!
– Двадцать восемь. Первые роды. Тридцать четыре недели. Весь срок без патологии. Два часа – нарастающая клиника массивной отслойки плаценты.
38
Сахарный диабет беременных (гестационный сахарный диабет) – заболевание, характеризующееся гипергликемией, выявленное на фоне беременности, но не соответствующее критериям «манифестного» сахарного диабета.