– Ничего, – тихо ответил я, – зашёл по… попрощаться. – Мой голос предательски дрогнул.
– Не расстраивайся, – горько улыбнулся «Мишка Олимпийский». – Ведь то, что не убивает, делает нас сильнее? Так? – Я молча кивнул. – А вот и хуйня. Оно всё равно убивает, только не до конца и не сразу. Но, пока не убило, можно и потрепыхаться чутка. Согласен? – Я снова кивнул.
– Будешь? – спросил, протягивая «любительские». Не дождавшись ответа, закурил.
– Вот ты думаешь, мы божьим делом занимаемся? Как сказать… Мы запускаем в мир всех. Бандитов, убийц, садистов, жуликов, подлецов – в том числе. Кабы знать, кто есть кто, кто будет кем… А ещё – мы отсроченно нагружаем Харона. Так божье это дело или нет? А, студент? – Я недоумённо пожал плечами. – Божье, Мишка, божье! Я в этом глубочайше уверен! Ничего белого пушистого романтичного в нашей работе нет, то правда. Но мы солдаты замысла божьего. За это нам грехи наши простятся! И действуем мы не сами, по Его замыслу действуем… а атеисты пусть… пусть на хуй идут.
– Аристарх Андреевич… – хрипло прошептал я.
– Не перебивай. Знаю, чего ты от меня ждёшь. Ждёшь – значит, получай. Ты ведь уже взрослый. Имеешь право знать правду. Что такое женщина? А всё! И жизнь, и смерть. Вот я дарю жизнь, а сам чуть не принял смерть от дарящей жизнь другим. Но – отбирающей у меня. Ты пока ещё не видел, не встречал женщину. У тебя всё впереди. Знаешь, чего тебе желаю? Останься жив – после! Не всегда и не всем удаётся. Женщина – это чёрная дыра. Не думай, я не про анатомию. Она – портал преображения смерти в жизнь, и жизни в смерть.
Берзин замолк. Я балансировал на предательски скрипучем стуле, не смея шелохнуться и поднять глаз.
– Эх, нагрузил я тебя! Прости. Минутная слабость. Так бывает. Ладно, иди сюда, обнимемся! – его твёрдая щека колючим наждаком пропахала мой румянец, любовно выскобленный иноземным «Филипсом». – Наверное, не увидимся больше. Но если вдруг что, приезжай в любое время! Для тебя найдётся место. И не только в роддоме. Здесь… – он положил руку на грудь.
Я спускался по лестнице.
– Хорошо тому лечиться, от кого ушла жена, меньше тянет удавиться, больше времени для сна… – сформулировал мудрый всякое видавший на своём веку Джинн.
Вернулся в общагу. Середина дня. В пятьдесят второй – никого, не пришли ещё из хирургии. В дверь постучали.
– Открыто! – заорал я. Дверь отворилась. Вошла Маша.
– За мной родители приехали. Мы с Ленкой Бабочкиной сейчас уезжаем.
– Хорошо, – кивнул. – Счастливого пути.
– Ты не грусти. Мы ненадолго прощаемся. – Погладила, сначала по щеке, потом по синякам на локтевых сгибах. – Ну, вот никак ты не можешь без подвигов. – Я закрыл глаза.
Застучали невидимые каблучки. Остановилась. Тихо-тихо сказала три слова. Сказала и вышла. Слабые ноги мои подкосились, и я бессильно упал на сиденье стула.
* * *
То, что творилось вечером в «Красной горке», было страшно. Артур и Никогайос задали отвальную, какой я в жизни не видел. Не пил – был ещё слаб. Юрка ужрался в говно, два километра до дома я тащил его на плече. Когда уставал, сбрасывал тело на газон и падал сам. Потом поднимался, брал в охапку и снова тащил. Белая Юркина майка стала серо-чёрной. Когда нас, вползающих в здание, узрела общажная вахтёрша, лишь в ужасе всплеснула руками.
Утром принесли телеграмму, и мы выпили. Ибо не выпить было нельзя. Пятьдесят вторая после вчерашней ночи оказалась окончательно разгромлена. Остался последний штрих. Его сделал я. Взял со стола пачку сахарного песка, рассыпал по полу.
– Саха́ра.
Поднял с пола пустую бутылку. Нассал. Поставил по центру.
– Оазис…
Эпилог
Колёса полупустой электрички на Москву споро выстукивали по рельсовым стыкам «Турецкий марш». Напротив меня Лёшка с отсутствующей полубезумной улыбкой, привалившись больной после вчерашнего головой к оконному стеклу, мял в руках серенькую бумажонку.
– Дай ещё полюбоваться, – попросил я. Он, молча, протянул. Я, уже в который раз, развернул:
– Уезжал всего лишь мужем, возвращается отцом! – задумчиво сказал Джинни. А ведь ты прав, потусторонний. Остался последний вопрос. Кем возвращаюсь я?
* * *
– Выхожу!
Это Лисёнок. Точно, уже «Реутово». Мы, было, подхватились – помочь с чемоданами, но Танька остановила жестом. – Они пустые, совсем лёгкие!
– Р…ут…во, сл…дующ… Н…вогиреево… – прошамкал дежурный ангел железных дорог.