И однажды, когда они сидели вдвоем и наблюдали за солдатами, которые, как муравьи, трудились над возведением мостов, он решил коснуться более животрепещущей для них темы.
— Однако из всех дел, в которых мне приходилось участвовать, ни одно не было так дорого мне, как нынешнее. Мне кажется, что тот день, когда вы станете полновластной хозяйкой в своем замке в Касале, будет самым радостным днем моей жизни и одновременно самым печальным.
— Почему же печальным? — спросила она, и в ее темных глазах отразилось недоумение.
По его лицу пробежала тень, и он отвел свой взгляд в сторону.
— Разве не печально сознавать, что служба, которую ты бескорыстно нес, закончена и тебе до конца твоих дней предстоит быть тем, кем ты всегда был: наемным солдатом?
— Вы слишком требовательны к себе, — отозвалась она, несколько смутившись. — Вас ждут великие почести и слава, синьор.
— Слава и почести! — рассмеялся он. — Я с радостью отдам и то и другое пройдохам вроде Беллариона, которые не останавливаются ни перед чем ради быстрой карьеры. Для меня куда важнее служить тем, кому принадлежит мое сердце.
Он осторожно коснулся ее руки, и она не отдернула ее, а только лишь слегка нахмурила брови.
— Да, — выдохнула она, — это единственное достойное дело в жизни — служить, как подсказывает нам сердце.
Он схватил ее за руки и с наигранным восторгом взглянул ей прямо в глаза.
— Вы тоже так считаете? Значит, вы одобряете меня?
— Но в чем, скажите…
— Всю свою жизнь я служил ради денег, но теперь, когда я узнал, как вы относитесь к службе, с этим навсегда покончено. Этот поход будет последним для меня.
Он замолчал. Последовала долгая пауза.
— Когда мой брат унаследует трон своего отца в Касале, — наконец сказала она, — ему потребуется такой друг, как вы, мессер Карманьола.
— А вам, мадонна, а вам?
Она задумчиво взглянула на него и слегка улыбнулась. Он был недурен собою, храбр и щегольски одет — настоящий рыцарь ее мечты, — а она была столь одинока, беззащитна и так нуждалась в дружеской поддержке, чтобы преодолеть выпавшие на ее долю испытания.
Она высвободила свою руку из его ладони и коснулась своими тонкими пальцами его золотистых кудрей.
— А разве нет? — чуть дрожащим голосом проговорила она. — Неужели нет?
— Мадонна, если вы не отвергаете меня, я всегда буду служить только вам, и никому другому. О Валерия!
Он схватил ее руку и горячо поцеловал. Она поспешила отдернуть ее и чуть отодвинулась от него. Этот поцелуй и чересчур смелое обращение к ней по имени слегка испугали ее.
— Карманьола, друг мой…
— Да, мадонна, ваш друг, и даже более чем друг.
— Разве мы можем быть более чем друзьями?
— Конечно! Я ваш верный рыцарь, мадонна. Я стал им с того самого турнира в Милане, когда вы возложили на меня пальмовый венок. И теперь я с радостью иду в битву, чтобы сражаться за вас, и, если необходимо, с легким сердцем умру, чтобы доказать вам свою преданность.
— Как ловко вы все это говорите! Наверняка я была не первой королевой турнира, возлагавшей на вас венок за победу. С другими вы вели себя так же смело?
— О, как жестоко с вашей стороны так отзываться обо мне! — вскричал он, словно терзаемый нестерпимыми муками. — Прекрасная Валерия, я сейчас рухну у ваших ног.
— Мой нос, синьор, чересчур длинноват, чтобы всерьез отнестись к вашему комплименту! — насмешливо ответила она, однако внимательное ухо Карманьолы уловило нотку нежности в ее голосе, глаза принцессы стали влажными.
— Вы столь же стремительны в ухаживании, как и на арене. Вы слишком бесшабашны, синьор.
— Я солдат, мадонна, и не лишен недостатков. Но я наберусь терпения, если вы велите мне, Валерия. Но когда мы будем в Касале…
Он запнулся, подыскивая слова, и она постаралась воспользоваться возникшей паузой, чтобы остановить его словоизлияния.
— Не стоит говорить о том, что еще не свершилось. Это приносит неудачу. Лучше наш разговор отложить… на потом.
— И что тогда? — перехватило у него дыхание. — Тогда что?
— Я ведь сказала, что не надо загадывать наперед. Ему показалось, что он услышал от нее то, чего хотел.
— Что ж, я не стану искушать судьбу; я не осмелюсь, Валерия. Я буду ждать, терпеливо ждать, — закончил Карманьола, и она не стала разочаровывать его.
С тех пор каждую свободную от строительных забот минуту Карманьола старался находиться возле Валерии, настойчиво ухаживая за ней. Белларион же все эти дни пребывал в мрачном расположении духа и проводил их в своем шатре с захваченным из Милана томиком Вегеция [111] в руках.