— Наверное, предполагалось, что солдаты немедленно отведут посыльного прямо к вам, — возразил Карманьола.
— Ой ли? Разве не странно, что посыльный был схвачен в расположении ваших войск, Карманьола, далеко в стороне от осадной линии, находящейся между Верчелли и Квинто? Но зачем мы тратим время на пустяки? Перечитайте письмо сами и попробуйте найти в нем хотя бы одно слово, ради которого его стоило бы отправлять мне — если, конечно, не считать вполне очевидного намерения возвести на меня подозрения. Теодоро явно перестарался и разоблачил себя сам вместо того, чтобы уничтожить меня.
— Точно такие же аргументы я уже приводил им, — сказал Штоффель.
— И они не смогли убедить их? — не веря своим ушам, воскликнул Белларион.
— Конечно, нет, грязный предатель! — рявкнул Карманьола. — Всякий на вашем месте принялся бы рассуждать подобным образом, лишь бы запутать нас.
— Вы сами, Карманьола, рискуете запутаться — и очень сильно — в сетях, которые плетет Теодоро.
— Но зачем ему это нужно? Для чего он их плетет? Отвечайте!
— Скорее всего, для того, чтобы вбить между нами клин и нейтрализовать военачальника, которого он опасается.
— Клянусь, вам не откажешь в скромности! — усмехнулся Карманьола.
— Карманьола, вы — недальновидный осел! — в сердцах вскричал Штоффель.
— Тогда уж не только он один, — все мы, раз мы согласны с ним, — сказал Беллуно.
— Да, — грустно согласился с ним Белларион, — вы все оказались жертвами одного и того же заблуждения. Ну хорошо, давайте сюда этого посыльного.
— Зачем?
— Чтобы мы могли допросить его и выудить из него точные сведения, если вы ничего не поняли из этого письма.
— Вы глубоко заблуждаетесь — мы уже поняли все, что нам нужно, из его содержания; и вы забываете, что письмо не единственное свидетельство против вас.
— Как? Существуют еще какие-то?
— Конечно. Например, вчерашняя неудачная атака, и сразу же последовавшее за ней заявление о снятии осады с Верчелли. Мне трудно назвать это иначе чем откровенным предательством.
— Вы вряд ли поняли бы меня, если бы я даже объяснил вам, почему я хочу отойти от Верчелли. Скорее всего, этим я бы только дал вам лишний повод назвать меня союзником маркиза Теодоро.
— Вполне вероятно, — ухмыльнулся Карманьола. — Эрколе, зови стражу.
— Что это такое! — Белларион вскочил на ноги, прежде чем Беллуно успел подняться со своего места.
Штоффель тоже встал и положил свою руку на рукоятку меча, но Уголино да Тенда и один из капитанов, между которыми он сидел, крепко схватили его за руки и плечи, в то время как двое других капитанов быстро оказались по бокам от Беллариона. Белларион взглянул на них и перевел взгляд на Карманьолу. От изумления он не знал, что и думать.
— Вы осмеливаетесь арестовать меня?
— Да, пока мы не решим, что делать с вами. Не волнуйтесь, вам не придется долго ждать.
— О Боже!
Его мысль работала быстро и четко, и он успел осознать, что при желании они могут поступить с ним так, как им заблагорассудится. Из всей четырехтысячной армии, стоявшей под Верчелли, один лишь Штоффель со своими восемью сотнями швейцарцев мог бы принять его сторону. Какую непростительную ошибку совершил он, оставив капитанов, на которых всегда безоговорочно полагался — Кенигсхофена и Джазоне Тротту, — под Мортарой!
— Мадонна, — обратился он к принцессе, — я служу одной вам. Когда постройка мостов обернулась неудачей, вы испытывали подозрения на мой счет, и что же, последующие события убедительно доказали их несправедливость.
Она медленно подняла на него свои печальные глаза, и ее лицо было бледным как смерть.
— Помимо этого случая имеются и другие, о которых я не забыла. Например, убийство Энцо Спиньо.
Он отпрянул от нее, словно его ударили.
— Спиньо! — эхом откликнулся он и неестественно рассмеялся. — Значит, это Спиньо вопиет из могилы о мести?!
— Не о мести, синьор, — о возмездии. Одного такого случая достаточно, чтобы осудить вас.
— Что? Уж не хотите ли вы сказать, что намерены без суда и следствия вынести мне приговор?
Никто не ответил ему, поскольку в этот момент в зал вошли четверо стражников Беллуно; по знаку Карманьолы они окружили Беллариона и отобрали его единственное оружие — кинжал, который швырнули прямо на стол. Только тут Белларион почувствовал, как в его душе начал закипать гнев.