Голоса затихали или, скорее, растворялись и терялись в непрестанном реве кузниц Люксембургского дворца.
Сейрак облегченно вздохнул и сказал:
— Наконец-то они ушли. — Потом снова взглянул на нее, минуту помолчал и продолжил: — Поскольку я здесь нежеланный гость, естественно, мне придется откланяться. Мне остается только поблагодарить вас за то, что вы сделали для… незнакомого человека, и уйти. — Он снова сделал паузу, но она опять не ответила. Он слегка наклонил голову, как человек, покоряющийся неизбежному. — Гражданка, — произнес он, — вы знаете, что может ожидать меня на улицах. Я не трус. Меня направлял лишь инстинкт самосохранения. Но если мне не повезет, я умру, не опозорив имени, которое ношу. На некоторое время благодаря вам, я был спасен. Но, возможно, только на некоторое время. Я по-прежнему считаю, что нахожусь в смертельной опасности. Вы поймете мое желание помириться с теми, кого я мог обидеть действиями или намерениями. Мне будет легче уйти, если я буду уверен в том, что вы простили меня за прошлое.
Конечно же, эти слова тронули Анжель. От враждебности не осталось и следа. Но прежде чем она смогла ответить, распахнулась дверь и на пороге появился Видаль.
Сейрак сначала отшатнулся, узнав его. Потом он пришел в себя и стоял, полупрезрительно улыбаясь, в его глазах была заметна смертельная усталость.
— От Харибды прямо к Сцилле[136], — сказал он почти цинично. — Какая разница! Я устал от всего этого; устал от постоянных усилий сохранить замороченную голову на ненадежных плечах.
Видаль приближался. Он изумленно взглянул на Анжель.
— Так, значит, это была правда? — спросил он и коротко рассмеялся, вспомнив, как распинался перед толпой.
— Как видишь, — спокойно ответила она. — Но я не знала, кто он такой, когда впустила его в дом.
— И кто же это такой, кому ты дала убежище? — эхом откликнулся Видаль, явно заинтригованный.
Полковник снова взглянул на беглеца с любопытством, теперь уже внимательнее, и его суровое лицо потемнело. Он взял со стола свечу и поднял ее вверх, чтобы лучше разглядеть незнакомца. А когда узнал, из его горла вырвалось нечто подобное рычанию, и он поставил свечу на место.
— Бог не дремлет, шевалье де Сейрак, — мрачно произнес он.
Шевалье содрогнулся. Он счел, что теперь все пути спасения для него отрезаны, и решил предстать перед лицом судьбы в маске гордого безразличия. Он слегка усмехался, когда отвечал:
— Я полагал, что Республика отвергла такой предрассудок, как существование Бога.
— Но вы же представили мне доказательство, что он существует, и я вам в этом случае готов поверить, — возразил Видаль. Он помолчал минуту, потом спросил: — Вы можете назвать хоть какую-нибудь причину, по которой я могу не выполнить свой долг гражданина по отношению к вам?
— Не могу.
Тон, которым говорил Сейрак, был равнодушным до такой степени, что голос его звучал почти презрительно.
Видаль поклонился ему и повернулся к Анжель.
— Тогда, моя дорогая, остается только отдать этого милого человека на съедение львам.
— Жером! — Она побледнела и схватила мужа за руку.
— Что еще? Надеюсь, ты не собираешься предложить мне пожалеть его?
— Что было — то прошло. Кроме того, он не так уж и навредил нам. Ему ведь не удалось осуществить задуманное. Будем милосердны, Жером. Давай отпустим его с миром.
Муж посмотрел на нее и сказал с усмешкой:
— Отпустить его? Дать спастись этому волку? Но, определенно, тут распорядилась судьба, это она привела его именно к нам, а не в какой-нибудь другой парижский дом. — Он говорил почти грубо. — Шевалье оказался здесь, чтобы заплатить по старому счету. Воля судьбы вполне определенна. — Он взглянул на Сейрака. — Какие воспоминания вы пробудили во мне! — сказал он, горько улыбаясь. — Дождливый день в марте — жерминале по календарю Свободы, — десять лет назад, когда мы с Анжель бежали из Бовалуара, преследуемые вашими громилами. Как бы они поступили со мной, если бы поймали? Как обошлись бы с ней? Вы пощадили бы нас? И тем не менее она умоляет меня пощадить вас! — Жером с горечью рассмеялся. — Это было в жерминале[137] — месяце сева. А сейчас мессидор — месяц жатвы. В якобинском календаре заключена ирония, очень подходящая к вашему случаю. Посеянное вами тогда придется пожать сейчас.
— Готов принять что угодно, только бы не слушать вас больше, — сухо ответил Сейрак, отвесив насмешливый поклон.