— О Боже! Фачино, если бы вы осмелились высказать такое моему отцу, ваша голова торчала бы на башне Бролетто.
— И совершенно справедливо. Но я заслуживал бы худщего наказания, если бы промолчал сейчас. Давайте же говорить прямо, чтобы избавиться наконец от подозрений и опасных недомолвок.
Джанмария почувствовал себя буквально парализованным под суровым взглядом кондотьера. Фачино всегда умел взять верх над ним, и именно по этой причине он ненавидел его всем своим существом.
— Вы угрожаете, синьор граф? — делла Торре поспешил на выручку своему растерявшемуся господину. — Вы осмеливаетесь намекать его высочеству, что можете последовать примеру Буонтерцо? Если вы хотите откровенности, так говорите откровенно сами, чтобы его высочество знали, что у вас на уме.
— Да, да! — вскричал его высочество, обрадовавшись поддержке. — Выкладывайте все начистоту.
Фачино постарался взять себя в руки и с удивлением обнаружил, что от его гнева не осталось и следа: на смену ему пришло безграничное презрение к герцогу и его придворной камарилье [73].
— Разве ваше высочество нуждается в подсказках этого остряка? Неужели мое сегодняшнее появление не доказывает мою лояльность вам?
— Но каким образом?
— Каким? — не спеша с ответом, Фачино окинул насмешливым взором членов совета. — Не будь я лоялен вашему высочеству, мне достаточно было бы распустить знамя с гербом собаки и проехать с ним по улицам города. Как вы думаете, где после этого оказалось бы знамя змеи?
Джанмария рухнул в кресло, издавая бессвязные горловые звуки, словно собака, у которой отнимают кость. Остальные, однако, вскочили на ноги, и делла Торре произнес слова, вертевшиеся на языке у каждого из них:
— Подданный, угрожающий своему господину, заслуживает смерти.
Но Фачино только непринужденно рассмеялся.
— Что ж, смелее, синьоры, — сделал он приглашающий жест. — Доставайте кинжалы; вас трое, а я не вооружен. — Он сделал паузу и пристально посмотрел в их угрюмые лица. — Вы колеблетесь; вам хорошо известно, что толпа разорвет вас на части, если вы осмелитесь поднять на меня руку. Пускай я горжусь своим влиянием и любовью народа, но я пользуюсь имеющейся у меня властью только для того, чтобы защищать права вашего высочества, а не нарушать их, и мне казалось, что его высочество должен по достоинству оценить это. Увы, ваши советники, успевшие воспользоваться моим отсутствием, чтобы настроить ваше высочество против меня, придерживаются иного мнения, и я оставляю вас с ними.
Он повернулся к ним спиной и с высоко поднятой головой вышел вон. За столом воцарилось молчание.
— Раздувшийся от гордости задира! — наконец проговорил делла Торре. — Он пытается взять нас за глотку с единственной целью — сохранить свою репутацию кондотьера, и предлагает спасти герцогство с помощью мер, которые могут повлечь за собой и его собственное крушение.
Но Габриэлло, несмотря на свою слабость и некомпетентность, отдавал себе отчет в том, что ссора с Фачино будет означать конец для них всех. Однако когда он заявил об этом, перепалка вспыхнула с новой силой, и на этот раз мессер Лонате и делла Торре вновь объединили свои усилия, возражая родному брату герцога.
— В конце концов мы обойдемся и без него, — сказал Лонате. — Ваше высочество сами могут нанять солдат у Бусико и одним ударом разделаться и с Фачино, и с Буонтерцо.
— Но кто возглавит их? — возразил Габриэлло. — Неужели вы считаете, что Бусико отдаст войска французского короля под начало человека, к которому он не испытывает абсолютного доверия? Фачино только что напомнил нам, что наемники не станут продаваться, чтобы умирать.
— Мы можем нанять самого Бусико, — предположил Лонате.
— Разве что ценой сапога короля Франции на нашем горле. Нет, только не это! — патетически воскликнул Габриэлло, и между ним и делла Торре завязался оживленный спор, в середине которого Джанмария, до того момента в угрюмом молчании грызший ногти, резко поднялся.
— Чума побери всех вас и вашу болтовню! Я сыт по горло и тем и другим. У меня есть занятия получше, чем сидеть и слушать ваш треп.
С этими словами он поспешно вышел из комнаты, намереваясь найти утешения в сомнительных развлечениях, которых постоянно требовала его мелочная и плоская натура.
В его отсутствие эта троица — слабак, хлыщ и интриган — продолжала обсуждать будущее миланского трона; наконец, сделав вывод, что сейчас не время ссориться с Фачино, было решено согласиться с его предложением об увеличении кондотты.