У Чарли не было ответа.
— Я знаю художников, — сказал Бен. — Когда я летом жил на разных дачах, то старался как можно больше времени проводить с живописцами. Все они схожи в одном… Обсуждают свои работы с любым человеком, который будет их слушать, и большинство из них просит кредит у знакомых торговцев, продающих кисти и полотна. Как же получается, что никто в тех местах не помнит художника по имени Рауль Кошрэн и его хорошенькую жену? Ради Бога, Чарли, сотри наконец эту красную дрянь со своего лица: она делает тебя чертовски похожим на идиота.
— Какую красную дрянь?
— Очевидно, тебя покрывали поцелуями.
Чарли в смущении достал носовой платок.
— На левой щеке, — подсказал Бен. — Итак, не было картин с подписью Кошрэна, не было аукциона, не было друзей, никаких кредитов в магазинах и вообще никаких следов Рауля Кошрэна.
Чарли рассматривал красные пятна на носовом платке.
— Ни в Сити-Холл, ни в одной больнице нет записи о смерти Кошрэна.
Холодным, пренебрежительным тоном Чарли произнес:
— Я встречал много людей, которые знали его.
— В Колорадо-Спрингс? Именно там они познакомились с ней? Так же как и ты?
— Ну и что? Не вижу в этом никакой связи.
— Может, ты и прав. У меня нет доказательств, что Аннабел Маккелви, Хлоя Джэкобс и Морин Баррет одно и то же лицо. Но у них есть одна общая черта. Все они так плохо сфотографированы, что кажется, будто эти хорошенькие женщины больше боятся фотокамеры, чем пистолета… или яда. Ты когда-нибудь делал снимки своей жены?
Чарли не смог ответить. Он потерял свой очень дорогой немецкий «кодак», когда был на увеселительной прогулке в горах с миссис Беллилией Кошрэн. Она позволила ему сделать с нее несколько снимков, а потом его «кодак» совершенно случайно упал со скалы.
— Когда я предложил нарисовать ее портрет, — снова заговорил Бен, — она сначала заколебалась, а потом сказала, что у нее очень плохие данные для модели, что Кошрэн несколько раз пытался изобразить ее на полотне, но у него так ничего и не получилось. Я умолял ее дать мне попробовать, и она наконец согласилась. Собственно говоря, мы сделали из этого тайну: она решила, что портрет будет подарком на твой день рождения. Хотя я, конечно, знал, что портрет никогда не будет закончен.
А Чарли вспомнил, что «кодак» он получил в подарок от матери на свой день рождения и всегда очень его берег. Он почти точно помнил, что прежде, чем собирать ветки для костра, положил фотоаппарат рядом со своей курткой и рюкзаком около большого камня, на безопасном расстоянии от края скалы. Но потом Беллилия сказала ему, что он все забыл и все было не так. Она заметила, что он положил камеру в опасное место на краю скалы, и хотела предупредить его, но постеснялась: боялась, что он воспримет это как выговор.
— У этих жен, — продолжал Бен, — есть еще одна общая черта. И Аннабел, и Хлоя, и Морин всегда были ласковы, послушны и терпеливы. Маккелви, Джэкобс и Баррет были необычайно счастливыми мужьями. Я подозреваю, что женщина, которая считает свой брак временным, может себе позволить быть обольстительной и беззаботной. Ей не надо беспокоиться о том, что, если она протянет ему палец, он схватит и всю руку. Не зря же миссис Кин Баррет считала, что ее невестка избаловала своего мужа.
Чарли вышел в холл и посмотрел вверх на лестницу. Он услышал какой-то звук на втором этаже. Может, сработала его фантазия. Но он вроде бы слышал, как кашляла его жена. Однако, поднявшись наверх, он обнаружил, что дверь в спальню плотно закрыта. Он вздохнул с облегчением и поблагодарил судьбу. Ведь Беллилия могла слышать рассказ Бена. Чарли было стыдно за то, что он сам слушал все это, и презирал себя за поражение в драке. Он осторожно открыл дверь, на цыпочках пересек комнату и подошел к кровати. Когда его глаза привыкли к темноте, он отчетливо увидел черты лица своей жены — гордый носик, кукольный ротик, пушистые ресницы и округлый подбородок. Она спала сладким сном ребенка.
Спустившись вниз, он, глядя в лицо Бену, сказал:
— Пожалуйста, не говори так громко. Я не хочу, чтобы кто-нибудь слышал то, что ты рассказываешь.
Чарли не произнес имя жены, даже не употребил слова «она». Им овладело почти полное спокойствие, и он чувствовал себя в состоянии достойно завершить разговор. Когда он увидел в спальне свою жену спокойно спящей, погруженной в ничем не омраченную невинную дрему, его вера в нее восстановилась. Ему очень хотелось унизить Бена, задеть его гордость оскорбительными словами, но это, как он теперь понимал, будет не более эффективным, чем применение кулаков.