Радостно встречаемый всеми, 16 мая, то есть спустя две недели после приезда в Лондон, который он назовет «первым городом в мире», Беллини написал другу Лампери: «Я знаком со всем Лондоном, и все приглашают меня». Нам известно, что Беллини принимал участие в одном концерте, поначалу как гость, а потом и как исполнитель, в доме маркизы Лендсдауней, в котором пели Малибран, Джудитта Паста, Рубини, Тамбурини и Галли. «Слава богу, все прошло благополучно, — писала Паста своей матери, — ты ведь знаешь, что эта маркиза хочет, чтобы я постоянно давала у нее свои концерты, вот почему я довольна, что все получилось хорошо. Беллини был слушателем, однако оказался так добр, что аккомпанировал мне «Casta diva», которая очень понравилась…»
Это было первое публичное исполнение в Лондоне арии из «Нормы», потому что опера должна была идти в театре после «Пирата», в начале июня в бенефис Джудитты Паста. Новинка эта, конечно, весьма польстила музыкальному самолюбию хозяйки дома.
Еще один отзвук светской жизни Беллини в Лондоне можно найти в письмах, отправленных им в конце июня Сантоканале, которому он, расхвалив размах английской столицы, перечисляет различные вечерние приемы: «Все они способны развеселить самое печальное существо на свете». И заключает: «Одним словом, живу я здесь счастливо и безмятежно».
Эту блестящую, головокружительную жизнь Беллини вел до конца мая. Ему правилось развлекаться, как нравится это всем молодым людям, и к тому же ему хотелось забыть огорчения минувших дней. Но подобная карусель не давала ему передышки: «От всех этих развлечений я уже задыхаюсь…» — восклицал Беллини. Задыхалась его душа, потому что ему необходимы были спокойствие и сосредоточенность для глубокой внутренней работы.
Он горячо увлекся Малибран, и причиной тому было спетое ею приветствие и объятия, которыми она встретила его за кулисами театра. Для певицы, экспансивной от природы, этим все тогда и закончилось, она не могла ничего больше добавить к тем нескольким нотам. Для Беллини, натуры легко воспламеняющейся, после этой встречи все только началось: то, чего не сказала ему Малибран, он придумал сам, неверно истолковав (и увлек за собой будущих своих биографов, которые продолжали ошибаться и после того, как он сам был вынужден понять свое заблуждение) то сердечное, дружеское проявление чувств к маэстро, чью музыку исполняла, так мило воспользовавшись его же фразой, потому что не могла придумать ничего лучшего, чтобы самым искренним образом выразить ему свое уважение.
Но Беллини в тот момент гораздо больше, чем на ее приветствие, обратил внимание на нее как на женщину и был очарован ею, что, впрочем, происходило с тысячами и тысячами зрителей, ее поклонников. К сожалению, Беллини не был простым зрителем, и его пылкая фантазия тотчас же построила самые радужные воздушные замки.
Речь шла — и это сразу бросается в глаза — о способности Беллини воспламеняться любовью с первого взгляда, а неистовое начало его бурной страсти обычно заставляло тревожиться его друзей, прежде всего Флоримо, который лучше других знал слабости своего друга, особенно его способность «влюбляться до безумия». Флоримо прекрасно понимал, что это вопрос времени, но пока в душе Беллини полыхал этот пожар, следовало быть настороже и попытаться умерить пыл маэстро. Флоримо оставалось поэтому только одно: ждать конца пожара, тем более что огонь распространялся с одной стороны. Пока же ничего нельзя было предпринять, надо было терпеливо выслушивать излияния и фантазии Беллини.
«С этого момента, — писал Беллини Флоримо, — я стал близок с Малибран». Вот первый из серии воздушных замков, ибо близость эта, которая потом обернулась крепкой дружбой, сводилась лишь к частым визитам Беллини к певице и взаимному обмену комплиментами. «Ола высказала мне свое восхищение, какое питала к моей музыке, а я — свое восхищение ее огромным талантом». Единственное известие, которое порадовало Флоримо, заключалось в следующем: «И я пообещал написать для нее оперу на сюжет, который будет отвечать ее душе. Эта мысль необычайно волнует меня, мой дорогой Флоримо!»
Это сообщение утешило друга — давно пора Беллини приняться за работу. И его влюбленность могла стать прекрасным стимулом, а обещание написать оперу можно было считать наполовину обязательством. Только этот стоящий результат — единственный — принесло увлечение маэстро Марией Малибран. Однако в те дни об опере говорилось только как об уже сформулированном и данном себе обещании. А когда оно будет выполнено, этого не мог знать даже сам Беллини.