Флоримо присоединил этот гипсовый портрет Беллини к гравюрам, воспроизводящим облик друга, развешанным в его рабочей комнате, рядом с большим полотном работы живописца Ариенти, которое синьора Турина сумела наконец переслать из Милана. В этом большом зале библиотеки монастыря Сан-Пьетро в Майелле Флоримо постоянно ощущал присутствие своего любимого Винченцо, дружески смотрящего на него со всех сторон, и для не слишком сентиментального калабрийца, к тому же поглощенного борьбой с неким «туманным моральным злом», этого было вполне достаточно.
По чувствительному катанийцу этого было мало, и он продолжал уговаривать друга приехать в Париж: «Флоримо, как мне нужно поговорить с тобой!.. Скоро ли я обниму тебя?.. Почему не приезжаешь?.. Почему хотя бы не объяснишь, в чем дело? Почему заставляешь меня беспокоиться? Когда приедешь, мои объятия ждут тебя, моя квартира приготовлена для тебя…»
Конечно, позже Флоримо не раз с горечью вспоминал слова Беллини, и тогда ему, должно быть, казалось, что он слышит их в своей рабочей комнате — они доносятся со всех сторон и звучат все громче, как мольба о помощи. Но в ту пору Флоримо не находил ничего тревожного в этих призывах, не видел ничего странного в настойчивых и полных беспокойства просьбах. И Флоримо приедет в Париж только для того, чтобы опуститься на колени у могилы своего друга и горько пожалеть, что вовремя не откликнулся на его призыв.
Новый директор Гранд-опера Дюпонсель был назначен в конце июня. Беллини был знаком с ним, и тот обещал музыканту: если он будет руководить театром, непременно предложит Беллини выгодный контракт. Оставалось подождать еще совсем немного, пока новый руководитель примет дела и начнет заниматься нерешенными вопросами. «Надеюсь, — сообщил Беллини другу, — что вскоре смогу поговорить с тобой о моих контрактах».
Флоримо продолжал убеждать Беллини начать следующую оперу, уговорив Скриба, одного из либреттистов Гранд-опера, написать ему стихи. Но у музыканта был свой план: обратиться сейчас к Скрибу значило бы показать свою заинтересованность, желание сочинить оперу для крупнейшего французского театра. Он же, напротив, хотел, чтобы его пригласил новый директор, что выглядело бы совсем иначе, внушало бы уважение к нему, а кроме того, он мог бы тогда рассчитывать на некоторую сумму, какую получал каждый приглашенный композитор не в виде гонорара, а в качестве аванса при соглашении. «Поэтому нужно ждать, — ответил он Флоримо, — ты прав, время уходит, но ничего не поделаешь, если хочешь получить выгодный контракт».
К тому же для беспокойства не было оснований. Сюжет для новой оперы он выбрал давно: «Дуэль при Рашельё» Скриба, и музыкант уже наметил план либретто, еще в то время, когда собирался сочинять три оперы для Сап-Карло. Оставалось лишь изложить сюжет в стихах, и основа оперы будет готова.
Россини сообщил, что вопрос о контракте решится в десять дней, но уже прошло гораздо больше времени. Сначала переговоры надолго отложили из-за покушения на короля Луи-Филиппа, совершенного анархистом Фиески 28 июля 1835 года. Театр вынужден был приостановить свою работу, и Беллини провел в ожидании июль и август. Только в сентябре Россини удалось начать переговоры с новым директором Гранд-опера, но оказалось, что планы театра изменились.
Дюпонсель не имел ничего против новой оперы Беллини и мог бы поставить ее в предстоящем сезоне, однако не хотел давать композитору никаких авансов. «Не столько из-за суммы, которую он считал пустяковой, — сообщает Беллини, — сколько из-за плохого примера, какой дирекция может подать другим композиторам». Маэстро должен удовлетвориться обычным авторским гонораром. Но эти отговорки были всего лишь «красивым предлогом».
Когда Дюпонсель еще только надеялся стать директором Оперы, он не колеблясь пообещал Беллини многое, учитывая, что маэстро — друг министра Тьера, может замолвить за него слово. «Теперь же, когда он получил театр, — таков горький вывод, — он прекрасно понял, что я горю желанием писать только для Оперы, а не для какого-нибудь другого театра и, ничего больше не опасаясь, хочет подчинить меня общим правилам театра и заставить отказаться от «аванса».
Единственное, что оставалось Беллини, чтобы вынудить чересчур скупого Дюпонселя выдать деньги, попросить министра порекомендовать директору сделать это. Но нужно было, чтобы рекомендация выглядела как доброжелательный совет, а не указание. Беллини рассчитывает на одного очень близкого к министру человека, который может помочь ему. «Если подобный шаг, — заключает он, — ни к чему не приведет, я готов согласиться, так как не могу больше сидеть без дела». На другой день после встречи с этим человеком Беллини сообщил Флоримо, что у того возникли некоторые затруднения, и министр, по-видимому, не сможет ни вмешаться в это дело, ни обязать директора Оперы, прикрывающегося параграфами регламента, нарушить правила, не скомпрометировав себя. И все же он обещал, что повидается с министром и постарается уговорить его посоветовать Дюпонселю прийти к соглашению с Беллини.