Приглашение пришлось на первую неделю сентября. «В назначенный день, — рассказывала мадам Жобер, — все собрались к обеду, а Беллини не было. «Он боится йеттаторе», — пошутил кто-то. Но вот стукнула входная дверь. Это он? Нет, это был не он. В короткой записке автор «Пуритан» выражал сожаление, что не может приехать, так как плохо себя чувствует. «Это меня беспокоит, — проговорила княгиня ди Бельджойозо, — раз не приехал, значит, бедный Беллини действительно серьезно — заболел. Он был так рад этому приглашению!..»
Только Гейне никак не прокомментировал событие, а «громко расхохотался».
Однако княгине ди Бельджойозо было не до смеха. В тот же день она послала к Беллини в Пюто доктора Луиджи Монталлегри. Итальянский эмигрант, родом из Фаэнцы, исполненный свободолюбивых идей, он тоже попадал в разные переделки и вместе с графом Пеполи участвовал в революционном движении в Романье, а теперь находился в изгнании. Врач с многолетним профессиональным опытом, он состоял еще при итальянской армии, которая сражалась под командованием Наполеона в России, и, следовательно, прошел карантин.
Во Франции он жил с 1831 года, вместе с Пеполи был членом итальянской колонии, посещал все собрания итальянцев, в том числе в последние годы, в доме княгини ди Бельджойозо, которая тоже была в изгнании, хотя и добровольном. Дружба, связывавшая врача с Пеполи, сблизила его и с Беллини. Как общего друга княгиня и попросила его навестить Беллини в Пюто, установить диагноз и выяснить, что помешало маэстро приехать в Париж.
Монталлегри отправился к больному. Врач определил, что Беллини был, конечно, нездоров, сомнений не оставалось, но это была всего лишь диаррея (понос), что легко излечимо: достаточно придерживаться правильной диеты, соблюдать строгий постельный режим и принимать лекарства, какие он ему назначит. Все это происходило 9 сентября 1835 года.
Монталлегри, однако, не скрыл от супругов Леви некоторые свои сомнения после осмотра Беллини. Ему самому он не стал говорить ничего, чтобы не тревожить напрасно, а хозяевам дома счел своим долгом признаться, что симптомы болезни, какие он нашел у их гостя, вполне могли свидетельствовать о холере. Необходимо внимательно понаблюдать за больным, но на расстоянии, и, пока не подтвердится диагноз, из предосторожности никого не пускать к нему.
Предположение Монталлегри было более чем оправдано реальностью. Известно, что еще в январе 1835 года холера появилась в Марселе, затем постепенно распространилась на юге Франции и летом перебросилась в Лигурию и Пьемонт. Может, заболевание Беллини — первый случай холеры в Париже? Нужно быть настороже, но не выдавать свои подозрения. Ни больному, не тем более друзьям. Беллини не был рядовым пациентом, чтобы объявить о нем как о «случае» холеры и отправить умирать в лазарет. Изоляция его и так оказалась почти полной на этой пустынной вилле в глухом месте. Достаточно было не впускать сюда никого и держаться от больного как можно дальше. А самое главное — абсолютная тайна.
Вернувшись в Париж, Монталлегри сообщил о состоянии Беллини в обтекаемых словах и не вызвал беспокойства у друзей. Возможно, только княгине ди Бельджойозо он сказал о своих подозрениях, и она, сохраняя секрет, попросила лишь докладывать ей о состоянии маэстро после каждого визита к нему.
Так или иначе известие о болезни Беллини распространилось среди знакомых. Услышал об этом и барон Аугусто д’Акуино, молодой дипломат из неаполитанского посольства, племянник маэстро Карафа и большой друг Винченцо. Неподалеку от Пюто жила его родственница, и он, навестив как-то ее, решил заглянуть и к Беллини.
Он нашел его в постели. Все еще больной, маэстро был в хорошем настроении, рассказал ему о своем недомогании, отметил, что чувствует себя лучше и, как только встанет с постели, не замедлит вернуться к друзьям, которые уже начали съезжаться в Париж.
Никаких оснований для тревоги, следовательно, не было, если сам больной отмечал улучшение и надеялся скоро поправиться. Однако барона д’Акуино крайне удивило появление в комнате музыканта госпожи Леви, которая резко упрекнула Беллини, что он позволил постороннему войти к нему, нарушив запрет врача, приказавшего отдыхать в одиночестве.
Этот упрек, столь грубый и незаслуженный, д’Акуино принял на свой счет и поспешил распрощаться с Беллини. Но случившееся запало ему в память, и, приехав в Париж, он в тот же вечер рассказал обо всем дяде Карафа и друзьям. Это было 11 сентября.
После визита д’Акуино о строгой изоляции больного стал заботиться садовник Жозеф Юбер, тридцати семи лет, который встал подобно часовому возле ограды виллы и никого больше не впускал в дом. На следующий день, 12 сентября, барон д’Акуино, очевидно, больше заинтригованный приемом, какой ему оказали накануне, нежели из желания узнать, как себя чувствует Беллини, — снова приехал в Пюто и постучался у ворот виллы Леви. Однако дверь не открылась, и садовник крикнул из-за ограды, что больной не может никого принять. Наверное, д’Акуино подумал, что садовник усердно выполняет чей-то строгий приказ, но так или иначе ему пришлось вернуться ни с чем.