На спектакле все видели, что Доницетти горячо аплодировал после каждой сцены. Когда же занавес опустился в последний раз, маэстро пришел на сцену к Беллини «и высказал ему такие похвалы, что до слез разволновал того. Беллини — я присутствовал при этом (спешит добавить Флоримо) — потерял от радости дар речи и хотел поцеловать Доницетти руку, но тот с волнением обнял его и в сердечном порыве торжественно предсказал ему великое будущее…». И действительно, через несколько лет катаниец уже на равных разговаривал с бергамасским композитором.
Успех «Адельсона» должен был послужить Беллини ключом к решению проблемы личной жизни — возвратить ему Маддалену Фумароли, и теперь уже навсегда. И поскольку все, даже самые радужные надежды, возлагавшиеся на оперу, оправдались, Беллини решил «рискнуть», — пишет Флоримо, употребляя именно этот глагол, колючий, как характер судьи Фумароли, — он решил официально просить у родителей девушки ее руки. С этой деликатной миссией к ним отправился художник Джузеппе Марсильи — друг Беллини, учитель Маддалены.
План, хоть и выглядел хорошо обдуманным, не заслужил одобрения Флоримо, наименее восторженного из друзей. Он смотрел на вещи с практической точки зрения, с какой не способны были подойти ни страстно влюбленный Винченцо, как никогда распаленный все более растущим успехом своей оперы, ни Марсильи — не столь наивная душа, как Беллини, но во всяком случае весьма добрая, раз безоглядно взялся устранять препятствие подобного рода, вызванное главным образом кастовым высокомерием. «Этот шаг, от которого я отговаривал моего друга, был в высшей степени рискованным, его могла подсказать лишь неопытная молодость…» — писал Флоримо спустя полвека, но и в 1825 году он думал точно так же и предпринял все возможное, чтобы убедить Винченцо не нарываться на отказ.
Беллини — надо ли пояснять это — настоял на своем. Однако Флоримо и на этот раз оказался прав — миссия Марсильи имела «печальнейший исход». Ответ супругов Фумароли был резко отрицательным. Они не могли отдать руку единственной дочери молодому человеку, который, несмотря на многообещающий талант, «мог рассчитывать только на далекое будущее». Семья же, занимающая в обществе солидное положение (вроде Фумароли), не может доверить свое любимое дитя человеку, у которого такого прочного фундамента нет. «И это было справедливо», — заключает Флоримо, решительный, но бесстрастный, как закон.
Однако попробуйте все это объяснить Беллини. Между друзьями вспыхнула ссора, одна из самых серьезных за все время их близости. И кажется, так и слышишь голос Беллини, который упрекает Флоримо в бездушии, в глухоте сердца. А тот молчит, склонив, как всегда, голову и ожидая, пока буря утихнет. Можно подумать, будто он надеется, что после отказа, который предвидел, увлечение Беллини остынет и отойдет в область несбыточных мечтаний. Но этого не произошло.
Винченцо вместо того, чтобы отступить, еще более загорелся мыслью добиться желаемого. Неудача стала для него сильнейшим стимулом к достижению славы: «Работать ради того, чтобы победить: вот единственное оружие, которым он сможет размозжить голову дракону непонимания».
Против такого вывода Флоримо никак не мог возразить и лишь что-то проворчал про себя. Винченцо волен сколько угодно упиваться мечтами, лишь бы работал.
Примерно тогда же, скорее всего в конце весны, Беллини получил предложение от церкви в Граньяно сочинить торжественную мессу для хора и оркестра. И 16 июля 1825 года эта месса была исполнена под управлением самого Беллини. А в 1881 году на стене церкви была укреплена мраморная доска, напоминающая о столь примечательном событии: «В этом священном храме в июле 1825 года Винченцо Беллини, ученик неаполитанского Музыкального колледжа, во время праздника Мадонны дель Кармине дирижировал торжественной мессой, написанной им специально для этого случая».
Месса явно принесла Беллини много похвал, но мало денег, а Флоримо — надежду, что новые работы заставят друга забыть свою любовную неудачу. Однако за неимением других заказов весьма кстати оказалась этим летом поездка Беллини в Катанию.
В наши дни, учитывая нынешние средства передвижения, мы сказали бы, что он ненадолго «слетал» туда. Но для большинства биографов поездка Беллини в то время представляется бегством или по крайней мере попыткой вырваться из атмосферы, ставшей для него невыносимой. Все считают, что Беллини покинул Неаполь от отчаяния из-за отказа судьи Фумароли. Это был каприз, который мог означать также прощание с надеждами и мечтами о славе, до сих пор теплившимися в его сердце.