Как мы уже знаем, часть монастыря Сан-Себастиано занимала тогда канцелярия конституционного парламента. Когда же конституцию отменили и все пошло по-прежнему, было бы разумным вернуть помещение Музыкальному колледжу, но этого не произошло. В том крыле, где прежде находилась канцелярия парламента, разместили свои классы отцы-иезуиты.
С годами школа их разрасталась, желающих учиться все прибавлялось, и монахи обратились к королю с просьбой передать им и другое крыло монастыря, занимаемое Музыкальным колледжем. Король удовлетворил просьбу, и консерватории пришлось перебраться в соседний монастырь, где она размещается и поныне.
Переезд и беспорядок, вызванный перемещением мебели, роялей, архива, пришлись на конец учебного года, и Беллини, как и другие учащиеся, испытывал на себе все связанные с этим неудобства, пока не был наведен наконец порядок. В здании Сан-Пьетро в Майелле ему также была отведена небольшая отдельная комнатка с окном в просторный двор, на втором этаже, вторая направо по коридору. В наши дни тут помещается канцелярия.
Единственное, что уцелело сегодня от старого Колледжа Сан-Себастиано, это дверь от комнатки «маэстрино», которую Флоримо велел перенести в новое помещение, чтобы сохранить ее.
Именно в этот период творчества Беллини в Неаполе появился импресарио Доменико Барбайя. Он родился в Милане в бедной семье и не получил никакого образования. Но он обладал такой фантастической энергией, такой изворотливостью и столь чуткой интуицией, что очень скоро занял заметное место в итальянской музыкальной жизни первой половины XIX века. В молодости он был официантом в баре и усердно посещал игорные дома. Потом, придумав свою знаменитую «барбайяту» — молочно-шоколадный напиток, получивший его имя — и открыв свои игорные дома, он сумел собрать значительные средства, которые начал вкладывать в театральную антрепризу.
Театр — это страсть, способная обернуться бездонной бочкой, в которую неопытный импресарио может бросать и бросать все свои средства до последнего сольдо. Но Барбайя, несмотря на известное всем невежество, не только имел какое-то особое чутье на все, что может принести ему прибыль, но и обладал хорошим вкусом, и это позволяло ему отбирать людей, которые помогали ему увеличивать и без того уже немалый капитал.
Предприимчивый, дерзкий, лишенный каких бы то ни было предрассудков, Барбайя получил прозвище Наполеон импресарио за свою необыкновенную хватку в театральных делах, за умение отражать самые непредвиденные удары, преодолевать любые, какие только ни возникали перед ним препятствия. Казалось, в его характере были соединены самые противоречивые свойства. Он был добрым и злым, был ворчливым и ласковым, был до такой степени скупым, что скряжничал, отсчитывая гроши какому-нибудь несчастному статисту, и настолько щедрым, что смог за свой счет восстановить театр Сан-Карло, сгоревший в 1816 году.
Начиная с 1809 года он постепенно захватил в свои руки антрепризы всех театров Неаполя и взял за правило предлагать контракт на сочинение новой оперы для королевских театров Сан-Карло и Фондо юным выпускникам Колледжа, которые подавали надежды. Барбайя повторял обычно, что «затратив совсем незначительную сумму, он находил среди этой молодежи тех, кто потом помогал ему заработать во много раз больше».
И надо сказать, он никогда не ошибался — ведь Меркаданте, Конти, оба брата Риччи, выпускники неаполитанского Колледжа — дебютировали своими операми в его антрепризе, а с Россини, Пачини и Доницетти он постоянно заключал контракты на длительные сроки.
Беллини был послан ему самой судьбой, которая в мае 1826 года приняла облик графа Нойя, директора Музыкального колледжа и всех неаполитанских театров. Это граф ввел — что очень важно — знаменитый параграф в контракте, который обязывал всех импресарио ставить каждый сезон оперу лучшего выпускника Колледжа, к тому же определив тому денежное вознаграждение.
Но 300 дукатов, какие Беллини получил за свою оперу, показанную в Сан-Карло, были для Барбайи не таким уж большим расходом. В музыке этого «мальчишки», а главное, в его глазах опытный импресарио приметил нечто необычное, не похожее на многих других композиторов, что были его крестниками.
Для Барбайи, не слишком обольщавшегося аплодисментами короля и бурбонского двора, а также чрезмерным восторгом неаполитанской публики, это был «мальчишка», которого не следовало упускать из виду.
Очень возможно, что и сам Беллини тоже пытался обрести покровительство могущественного импресарио, который, стоило ему лишь сказать слово, мог вознести его до любых высот, но делал это с благородным достоинством, какое было присуще ему всегда, полагаясь на свое savoir faire[32]. Разумеется, изысканные манеры молодого человека, живость речи и, самое главное, искренность чистого взгляда и добрая улыбка не могли не понравиться ворчливому импресарио, который наделил его прозвищем Барон, должно быть, полушутя, а возможно, и выражая тем самым свою симпатию.