Выбрать главу

В один из дней Беллинсгаузен с Лазаревым и Завадовским съехали на берег, чтобы увидеть народное собрание. На нём должны были выбрать некоторых министров и депутатов для вручения королю просьбы дать народу Бразилии испанскую конституцию, которая существовала бы в полной силе до принятия португальской. Такое собрание интересовало потому, что они, русские, живущие под скипетром самодержавным, не знали никаких конституций и никогда не видели подобных ассамблей.

Дома на главной Биржевой улице украшали шёлковые флаги, выставленные из окон. На тротуарах толпился народ. Людьми был забит и зал мэрии в виде амфитеатра.

После долгих споров, затянувшихся до вечера, выбрали пять депутатов из разных сословий — военных, купцов, плантаторов, ремесленников. Избранники отправились пешком из мэрии во дворец короля. В зале загремела музыка, во дворе стали рваться ракеты, извещая о том, что депутатская делегация на подходе. За ними повалил народ. Но зал не опустел, а поредел: остались доругиваться самые рьяные спорщики.

Толпа увлекла и наших моряков, заинтересованных, чем же закончится вся затея. По пути шествия из освещённых окон махали белыми платками, кричали «виват! виват!», словно одержали неслыханную победу.

Во дворце депутатов встретил какой-то генерал. Он сказал, что король находится в загородном замке в шести милях от города. Депутаты заспешили к монарху на двух колясках, а моряки, не заходя в бурное собрание, вернулись на свои шлюпы.

По случаю Пасхи в час пополуночи на ярко освещённом «Востоке» началось богослужение. Оно окончилось утром. Вместе с лазаревцами разговелись и уселись за праздничные столы.

К обеду подъехали и знакомые португальцы. Они рассказали, что шумное народное собрание закончилось в два ночи. Поскольку расстояние до загородного дворца короля было неблизким и депутаты не возвращались, среди избранников пронёсся слух, будто депутатов арестовали. Собрание потребовало вызвать генерал-полицмейстера и генерал-губернатора. Те явились и стали уверять разгорячённую толпу в совершенной безопасности депутатов. Один молодой человек, более всех кричавший, излишней дерзостью своей управляющий всем собранием, потребовал отчёта от губернатора, почему по городу ходят патрули, грозил наказанием, если они наперёд появятся на улицах. Потом этот бразильский якобинец с другими сообщниками предложил послать коменданту крепости Санта-Крус повеление под страхом смертной казни не выпускать из бухты Рио-де-Жанейро никаких судов, чтобы они не увезли деньги, погруженные королём на эскадру.

Как раз в этот момент король милостиво принимал депутатов. Своей подписью он утвердил их требования о введении испанской конституции в Бразилии до получения лиссабонской.

А собрание в мэрии продолжало бушевать. Здесь выбрали новую депутацию. На дворцовых гребных судах она отправилась к коменданту крепости. В накале страстей, видя уступчивость короля, национальное собрание утвердило из своей среды трёх правителей: по политическим, военным и гражданским делам. Триумвират ограничивал королевское правление и, по существу, забирал власть в свои руки. Наследный принц Дон-Педро, который должен был оставаться в Бразилии наместником короля, понял, что народные избранники зашли слишком далеко. Он собирался единолично управлять колонией и тут же поехал в казармы. Солдаты и офицеры, нисколько не медля, окружили мэрию, однако натолкнулись на отчаянное сопротивление. Поднялась стрельба. Несколько человек пало замертво. Толпа в смятении рассеялась. Некоторые бросились в море, чтобы доплыть до купеческих судов, стоявших недалеко. Многие утонули. Солдаты, ворвавшись в зал, порвали все сочинённые бумаги, поломали мебель, сорвали бархат со штор и сукно со столов и поделили между собой. За поехавшими в крепость депутатами принц послал вооружённые гребные суда. Их встретили на обратном пути, вернули в крепость и посадили под стражу.

Среди возбуждённых горожан возникла новая молва. Глядя на множество огней, высвеченные флаги на «Востоке» и «Мирном» по случаю празднования Пасхи в православный день, бразильцы решили, что российские шлюпы посетил адмирал королевской флотилии и просит в случае надобности помочь войскам подавить смуту. Этот слух глубоко оскорбил русских.

— Мы моряки, а не каратели, — объявил Беллинсгаузен. — Мы не вмешаемся в чужие дела, даже если об этом попросит сам Господь.

Но эти же события заставили короля ускорить сборы. Бразилию, где он прожил тринадцать лет, он покидал неохотно и всё время медлил, не назначая точной даты. Возмущение граждан побудило его назвать срок отхода эскадры — 14 апреля.

Накануне этого дня все королевские вещи и казну разместили на кораблях. На 74-пушечный «Хуан VI» прибыл король со своим семейством. На фрегате «Каролина» обосновалась вдовствующая принцесса, жена старшего брата короля. На шлюп перевезли тело покойной королевы, матери Хуана VI. Кроме этих судов в Португалию отправлялись корвет, бриг, дворцовая яхта и пять транспортов. Все одиннадцать судов, заполненных вещами сотен придворных, так загрузились, что дрова клали на русленях по бортам, — одних кур на проезд было заготовлено более тридцати тысяч.

14 апреля эскадра снялась с якоря. Королевскому штандарту салютовали крепость, военные суда, русские шлюпы. Наследный принц Дон-Педро и принцесса провожали короля до моря и вернулись в Рио на пароходе.

За королевским двором стали собираться в путь и послы других стран. Беллинсгаузен предложил барону Сераскеркену отправиться в Лиссабон на экспедиционных судах и тем сохранить издержки на наем иностранного корабля для перевозки посольства в Европу. Посланник обрадовался такой оказии и 21 апреля поселился на «Востоке». На «Мирном» устроились коллежский советник Бородовицын и датский поверенный в делах Доль-Примо-Даль-Борго.

8

Фаддей не пожалел, что принял барона на свой шлюп. Фёдор Васильевич фон Сераскеркен оказался приятным собеседником. В молодости он служил у несчастного гатчинского изгнанника Павла Петровича, ставшего после смерти матери Екатерины Великой императором, участвовал в шведской кампании в отряде Барклая-де-Толли, в Отечественной войне 1812 года — в корпусе Михаила Андреевича Милорадовича, разгромившего одного из храбрецов наполеоновской армии, маршала Нея.

Посланный в далёкую Бразилию, Сераскеркен с таким же добросовестным усердием нёс службу для России, с каким выполнял любые поручения императоров. Сторонник более широких сношений русских с южноамериканской колонией португальцев, он ревниво следил за действиями английских купцов, которые с флибустьерской хваткой и бесцеремонностью, скорым умом и решимостью способствовали богатству и могуществу Альбиона.

   — Пользуясь тем, что английский корпус Веллингтона воюет с французскими солдатами и польскими легионерами Наполеона в Португалии, освобождая страну от захватчиков, британские купцы добились от Хуана немыслимых льгот. Они одни получили право привозить свои изделия и платили лишь пятнадцать процентов от прибыли. С других же власти взимали почти четверть, — говорил Сераскеркен офицерам в кают-компании, краснея от гнева. — Вы заметили, наверное, что из всех вольных судов на рейде стояло больше английских? Они везут бумажные и шерстяные ткани, фаянс, всякое оружие, порох, масло, сыры, ветчину, картофель, лук и чеснок, подрывают хозяйства местных крестьян и скотоводов.

   — Немало стояло и американских кораблей, — заметил Торнсон.

   — Вы правы. В последнее время молодые и расторопные Северные Американские Штаты стали поджимать британцев. Сравнительная близость позволяет им продавать свои продукты дешевле. А муку, ром, солёное мясо они иногда пускают ниже себестоимости, преследуя далеко идущие цели — полностью завоевать южноамериканский рынок. Торгуют бразильцы и с французами, голландцами, шведами, итальянцами, только не с русскими, — продолжал посланник. — Спросите почему? Причина в нашей лени. Я несколько раз обращался к правительству и Министерству коммерции. Но получал одни отписки, мол, далеко. А ведь не дальше Русской Америки! Та же Российско-Американская компания могла бы наладить торговлю с Южной Америкой с большой выгодой для себя. Мы бы предложили железо, полотно, пеньку для канатов, простое сукно наших мануфактур. А бразильцы — сахарный песок, табак, главное, кофе, который в России англичане продают втридорога.