Надоумил Брюс, учёная голова и чернокнижник: приспособить Сухареву башню, но опять-таки с достройкой верхних палат. Делать нечего — раскошелиться чуток пришлось.
Весь 1701 год ушёл на достройку верхнего этажа и составление плана занятий. Учеников тогда числилось четверо. Но на другой год там уже обучалось две сотни, а позднее добрались до 560 отроков и юношей дворянских, подьячих, посадских, солдатских и других сынов от двенадцати до семнадцати лет. Первый директор, известный горлопан и хлебосольник Фёдор Алексеевич Головин[4], желая потрафить царю, выбивал для выводков своих прокормные деньги немалые. Иные вообще из собольих мехов не вылезали, иные шили казённые кафтаны из сермяжного сукна. Были среди школяров и такие, кто умудрялся на харчевые деньги родителей содержать, покупать дома, справлять свадьбы. Изворачивались, как могли, и учились тоже по-разному. Когда уже после смерти Головина при директоре князе Владимире Васильевиче Долгоруком петровский адмирал Фёдор Апраксин экзаменовку при выпуске учинил, то против многих фамилий в списке ставил резолюцию безапелляционную и, что характерно, справедливую: «В солдаты», «В артиллерию», «Оставить в учении», «Послать за море». За границей ретивые мореходы уж узнавали корабли «от киля до вымпела» и дослуживались до больших чинов.
После успешной Гангутской битвы Пётр учредил уже в Санкт-Петербурге Морскую академию, куда переехали из Москвы учителя-иностранцы, а в старой Навигацкой школе остался главным наставником Магницкий.
Академия обосновалась в доме Кикина на месте Зимнего двора, на углу, обращённом к Адмиралтейству и Главному штабу. Дом достроили, превратив в двухэтажный.
Великий командор мечтал устроить академию по образцу французских морских училищ в Марселе, Тулоне и Бресте. Назначил и директором француза. Однако барон Сент-Иллер имел вздорный характер, дело знал плохо, ссорился с профессорами, дрался с учителями и учениками, пока не наскочил на Андрея Артамоновича Матвеева, которому Пётр поручил присматривать и за академией в Петербурге, и за Навигацкой школой в Москве. Тяжба кончилась тем, что царь оставил заведовать морскими заведениями одного Матвеева, а Сент-Иллера с миром «для его прихотей отпустить».
Андрей Артамонович постарался поднять обучение, но при назначении сенатором и президентом Юстиц-коллегии вынужден был сдать начальство полковнику и бомбардир-капитану Григорию Скорнякову-Писареву, человеку весьма дельному, получившему образование за границей. Однако и у него оказалось много занятий другого рода — не хватало Петру способных и работящих помощников, бросал он их туда, где дело горело, затыкал, где прорывало. Через три года сдал учебные морские заведения Скорняков-Писарев царскому родственнику капитану Александру Львовичу Нарышкину, а тот в свою очередь передоверил должность родному брату Ивану.
Удалой братец Иван Львович постарался не ляпнуться в грязь лицом. Навёл порядок жёсткий, ленивых сёк беспощадно, чуть ли не по всем губерниям искал хороших учителей, переводчиков, лекарей, воспитателей. Он запретил принимать безграмотных, хоть бы и боярских сыновей, жениться разрешал только после окончания учёбы и не моложе двадцати пяти лет. Иные барские сынки старались увильнуть от ежедневных занятий, совали взятки учителям и надзирателям. Обнаружив такое, Иван Львович тех и других приговаривал к батогам, а суммы приобщал к общей кассе академии для поощрения учеников даровитых, но бедных.
Батоги ещё с Навигацкой школы были чуть ли не единственным воспитательным средством в то грубое, торопкое время. Традиционно передавалось битие от поколения к поколению, видоизменялось разве что в формах. В каждом классе за порядком наблюдал «дядька». В обязанность ему вменялось «иметь хлыст в руках; а буде кто из учеников станет бесчинствовать, оным хлыстом бить, несмотря какой бы ученик фамилии ни был». Жестоко наказывался и тот, «кто поманит», то есть кто будет потворствовать. К числу наказаний причислялось и такое: «Сечь по два дни нещадно батогами, или по молодости лет вместо кнута наказывать кошками». За преступления тяжкие гоняли шпицрутенами сквозь строй и после этого оставляли по-прежнему в учении.
Дикая грубость нравов не щадила и учителей, которые «были поведения не совсем одобрительного». В случае загула их сажали в «трубную» — сарай, где хранились противопожарные инструменты и помпы, и «ставили в буй». Так назывался неподъёмный комель толстой сосны, к нему приковывали один конец цепи, а другой оканчивался ошейником, запиравшемся на шее виноватого.
И царь, и подчинённые ему доброхоты вырастить желали семя крепкое, устойчивое ко всяким невзгодам. Но получалось всё как-то шиворот-навыворот, шло сикось-накось.
Великому преобразователю ни сил, ни времени не хватало, чтоб до всего докопаться, порядок навести. Хорошее начинание по мере исполнения начинало вихлять из стороны в сторону, как колесо, терявшее ступицы, и останавливалось, совсем развалившись.
На содержание Морской академии отпускалась половина суммы, раньше расходуемой на Навигацкую школу. Однако и эти деньги из казны поступали неисправно. А нужны они были не только на жалованья, но и для обустройства верхнего этажа, не имевшего печей. Один год академия вообще не получила ни копейки. Как-то, уже на последнем году жизни, Пётр заглянул в заведение, им учреждённое, да чуть рассудка от гнева не лишился. Разузнал и о жалованье с недоимками, о том, что топить нечем, увидел худо одетых учеников, каких хоть на паперть выпускай за подаянием, лекции послушал, удивился, что одни воспитанники в здании академии живут, другие в магазинах на Адмиралтейском острове между Фонтанкой и Невой ютятся, и, перебесившись, начал наводить воинский порядок.
Учеников разделили на шесть бригад, по пятьдесят человек в каждой. Над всеми в строевом отношении поставил гвардейского офицера, названного «командиром морской гвардии». В помощники также из гвардии послал двух офицеров и двух сержантов и несколько старых солдат — «дядек». Приказал занятия начинать зимой и осенью в седьмом часу, а весной и летом — в шестом. После умывки и завтрака все собирались в залу для молитвы, потом разводились по классам, рассаживались по своим местам «со всяким почтением, возможною учтивостью, без всякой конфузии, не досадя друг другу». В классах ученики должны были «никакого крика и шума не чинить и особенно не проводить время в разговорах».
Он же зачислил в комплект гардемаринов с ружьями, приравняв их к Преображенскому и Семёновскому полкам. Гардемарины при Петре составили роту по образу гвардейской со всеми бывшими в то время чинами. Для обучения воинским экзерцициям приставил к ним нескольких «солдатских» офицеров. Опричь того гардемарины осваивали артиллерийские и инженерные науки, рисование, фехтование. Обязанности Пётр определил Морским уставом: «В бой как солдаты, в ходу как матросы». Лето они проводили на судах, а зиму в Петербурге и Кронштадте.
В академии установился постоянный караул из одного офицера и восемнадцати учеников, по трое от каждой бригады. Дозор ночью ходил по дворам и вокруг здания, в определённое время бил зорю.
Преподаватели тоже обязывались являться вовремя и «обучать всему, что их чину принадлежит, со всяким прилежанием и лучшим разумительнейшим образом». Для изучения кораблестроения ученики ходили в Адмиралтейство, где присматривались к ремеслу.
Стала практиковаться и посылка геодезистов Морской академии в Сибирь. Они участвовали в описи России и составили географический атлас, за что некоторым из них уже дочь Петра Елизавета пожаловала потомственное дворянство.
Из Морской академии с1717по 1725 год вышло 147 мичманов, 4 корабельных секретаря, 61 унтер-лейтенант и 3 лейтенанта. Чин мичмана в то время не был офицерским. Первыми мичманами стали два брата Мусиных-Пушкиных, Степан Малыгин, Алексей Чириков, Алексей Нагаев, Семён Мордвинов, Воин Римский-Корсаков, чьи имена увековечились на российских картах в истории российского флота.
Но с кончиной Петра Россия потеряла великого монарха, а русские моряки — отца и благодетеля...
После Петра судьба России попала в руки жестоких, тупых остерманов и биронов, невежественных проходимцев, коим щедро раздавались высокие военные и гражданские чины, титулы, доходные места. Флот, как и дом без хорошего хозяина, приходил в упадок, а вместе с ним и все его заведения. Подстрекаемые то французами, то англичанами соседи России — немцы на западе, шведы — на севере, турки на юге — стремились отнять петровские завоевания.
4