Выбрать главу

Королева с принцами и принцессами съехала на берег утром другого дня. Её приняли с должной почестью, тем не менее некоторых придворных и многих чиновников, прибывших из Бразилии, оставили на кораблях при строгом присмотре.

В воскресенье 26 июня нанёс визит Беллинсгаузену полковник португальской армии Франсини. Он служил в топографическом отделе и подарил свою карту португальских берегов.

В тот же день приехал проститься с моряками обоих шлюпов барон Тойль. Он попросил капитана дать от него каждому унтер-офицеру по десяти, а рядовому — по пяти талеров. Он же послал на оба шлюпа много разной зелени, фруктов, пятнадцать кругов сыра и по бочке виноградного вина. При отъезде Фёдора Васильевича канониры произвели семь залпов согласно Морскому уставу.

Фаддей намеревался идти прямо в Россию, никуда не заходя. Однако капитан «Ливии» сэр Дункен, посетивший «Восток» со знакомым уже лейтенантом Бойлем, попросил завезти некоторые бумаги в Англию. Лицо капитана показалось Фаддею знакомым. Бену Дункену шёл уже седьмой десяток, и, начав службу с юнги, он всю жизнь провёл на море, участвовал в сражении при Трафальгаре и в других битвах. Об этом сообщил Бойль, представляя Дункена.

   — Спросите капитана, не сопровождал ли он адмирала Нельсона, когда в начале века между Россией и Британией случилась размолвка и английская эскадра вошла в Балтику для действий против флота российского? — сказал Беллинсгаузен.

На плоском, водянисто-пухлом лице Дункена расцвела улыбка:

   — Дьявол меня разрази со всеми потрохами! — он со всей силой ударил себя по коленям. — То-то я гляжу и не могу припомнить, где и когда встречал вас!

   — Вы стояли у Дании, а мы на люгере «Великий князь» доставляли Нельсону пакеты с предложением мира.

   — Вспомнил! — вскрикнул Дункен. — Был Рожнов и рядом... Ну, конечно, вы были тогда мичманом. Боже! Двадцать лет прошло!

После взаимных восторгов потекла более спокойная беседа. Дункен не смотрел ревниво на флоты других государств. Британские моряки считали, что всякий сожжённый, потонувший или погибший корабль в Европе, кем бы он ни был погублен, представляет чистую победу для Великобритании, потому что своей гибелью упрочивает английское могущество на морях. Дункен с живым интересом слушал рассказ Беллинсгаузена о плавании в Южном океане и желал всяких благ российскому флоту.

Прощаясь с Дункеном и Бойлем, Фаддей взял пакеты для английского Адмиралтейства и пообещал сдать их по пути на первую же военную брандвахту, охранявшую британские берега.

6 июля шлюпы вышли из устья реки Тежу и взяли курс на Ла-Манш. Через три дня их догнал фрегат «Ливия». Капитан поднялся на борт и, давясь от смеха, прокричал:

   — Не ожидали?! А я, чёрт возьми, решил сам добраться с депешами и попутно сказать кое-что этим ублюдкам из Адмиралтейства!

   — А что случилось, Бен?

   — Случилось нечто невероятное! Вскоре после вашего ухода ко мне явился морской министр и зачитал решение кортесов, боль им в печень, о нежелательности присутствия английских кораблей в портах Португалии. У меня до сих пор горит лицо, как от пощёчин.

В Дункене заиграла кровь старого корсара. Теперь он рвался в драку.

   — Как же вы догнали нас? — проговорил Беллинсгаузен, отдавая письма.

   — Мы попали в полосу благоприятного ветра, да и фрегат наш более ходкий, нежели ваши, простите, корыта.

Корабли вышли из дрейфа, наполнили паруса, и наступившая темнота разлучила их.

У пролива поджидали шлюпы, лавирующие лоцманские боты. За провод одного судна до узости у Довера они просили 26 фунтов стерлингов. Далее должны вести другие лоцманы. 40 фунтов для отощавших кошельков показались слишком великими, да и услуги малыми после всех перенесённых невзгод. Расстояние до Довера Беллинсгаузен и Лазарев решили пройти без лоцманов. Конечно, не столько от жадности, сколько от трезвой оценки обстановки: ветер дул в корму, и шли днём. Однако в самом узком месте Ла-Манша, забитого множеством судов, пришлось лоцманов нанимать.

В Копенгагене на последние деньги закупили свежей говядины и питались ею, допивая в Балтике остатки вина и рома.

В шесть утра 24 июля 1821 года в моросливой дымке показалась лиловая полоска Котлина. Шлюпы возвращались на привычную стоянку. Отсутствие продолжалось 751 день. Из них в разных местах на якоре они простояли 224 дня, а под парусами находились 527 дней. Эти цифры ничего не скажут сухопутному человеку, их поймёт только моряк.

Беллинсгаузен стоял на шканцах, смотрел в подзорную трубу и ничего не мог увидеть сквозь отпотевшие линзы. Слёзы заливали глаза. Он покосился на стоявших рядом Завадовского, Лескова, Игнатьева, Торнсона, Демидова и увидел, что они тоже плачут.

10

Пошли хлопоты встреч, парадных приёмов, визитов к начальству, сдачи имущества, отчётов по экспедиции, выступлений в Морском клубе Кронштадта, Академии наук в Петербурге. Присутствуя на таких торжествах, Фаддей и его офицеры испытывали некую гордость кругосветников, прошедших через три океана. Что и говорить, океаны давали выучку громадную и разнообразную, настоящее морское образование получали люди лишь в подобных вояжах. Но потом они начали тяготиться праздностью. Как у любого палубного народа, кто погружался в созерцание океана и звёздного неба, кто чувствовал бесконечность пространства и однотонность движения всем существом своим, вырабатывалась привычка замыкаться в себе, и речи трудно давались им.

Беллинсгаузена принял государь в своём кабинете. С любезностью, которая очаровывала всю Европу, он сказал мореплавателю, улыбаясь и указывая на стул:

— Вы вернулись из далёкого путешествия и, верно, устали. Садитесь, капитан.

Царь высказал своё удовольствие совершенным походом к Южному полюсу к чести флота и российской науки. Он истинно по-царски одарил обе команды шлюпов: всех матросов и унтер-офицеров пожаловал империалом[57] и медалью, год службы засчитал за два, дал право уйти с флота тем, кто того пожелает. Офицеры получили по годовому жалованью сверх обычных денег, произведены досрочно в следующий чин. Лазарева, помимо прочих льгот, наградил орденом Святого Владимира 4-й степени и, минуя чин капитан-лейтенанта, одарил званием капитана II ранга. Беллинсгаузену вручил орден Святого Владимира 3-й степени, присвоил чин капитана I ранга[58], пожаловал ежегодную пожизненную пенсию в 1200 рублей серебром, аренду в Курляндской губернии и, главное, дал четырёхмесячный абшид.

Этот отпуск Фаддей решил провести в Лахетагузе, чтобы начать там работу над книгой.

В Кронштадте он квартировал, как всегда, у Петра Михайловича Рожнова, который теперь служил командиром Ревельского порта. Фаддей послал в казармы за Олевом Рангоплем. Тот явился в начищенном мундире, как положено при вызове к начальству, по форме доложил о прибытии.

   — Чаю, булок и закусок, — наказал денщику капитан и усадил Олева за стол. — Садись, племяш. Теперь я тебе не начальник. Поговорим.

   — Давно хотел, Фаддей Фаддеевич, — обрадованно произнёс матрос. — Прямо не знаю, что и делать. И к братве привык, и к морю тянет, а с другой стороны...

   — Домой хочется? — подсказал Фаддей.

   — Так ведь там не поплаваешь, крестьянствовать надо.

   — Ну, отец, думаю, пока в силах, мать — тоже. Можешь в Балтике салаку ловить.

   — Вы-то что посоветуете?

   — Тут я тебе не советчик. Выбирай, что самому милей. Давай-ка съезди со мной. На месте при деде с бабкой, отце с матерью и решим.

   — Морем пойдём или на почтовых?

   — На почтовых. Посмотрим землю-матушку.

Мишку Тахашикова Беллинсгаузен сдал во флотский экипаж, унтер-офицеру теперь не положено было состоять в денщиках, а Олева переоформил секретарём для себя. Сделать это ему труда не составило. В Кронштадте при штабах и в строевых командах служило много знакомых по Морскому корпусу и другим кампаниям, они расстарались. Да и не смели отказать капитану, которому благоволил сам царь.

вернуться

57

Империал — русская золотая монета, чеканилась с 1755 до 1897 года. Оценивалась в 10 рублей серебром, содержала 11,67 грамма золота.

вернуться

58

Через полгода Беллинсгаузена возвели в звание капитан-командора и наградили орденом Святого Георгия 4-го класса за восемнадцать шестимесячных кампаний на море.