Регулярно, невзирая на дождь, стужу, метель, Николай прогуливался. «Холод — лучший друг здоровью», — считал он. Вдруг на углу Литейного и Садовой увидел похороны. Облезлая кляча тащила сани с простым сосновым гробом. На крышке лежала офицерская фуражка. Царь обнажил голову и пошёл за гробом. Встречные, узнав императора, срывая шапки, двинулись следом. Вскоре образовалась большая процессия — солдат, горожан, мастеровых. Она с царём и проводила до кладбища обнищавшего, никому не известного офицера в отставке.
Такой царь вызывал удивление, страх, томление в душе не только простых, но и сановных людей.
3
Вернулся из Ревеля Пётр Михайлович Рожнов. Ему дали звание контр-адмирала и назначили директором Морского кадетского корпуса. Но старый моряк-строевик не обладал ни административными способностями, ни педагогическими навыками. Новый царь, узнав, что у корпуса всего два малых фрегата и ходят они не дальше Кронштадта в «Маркизовой луже», внезапно посетил кадет. Хмуро осмотрел он классы и воспитанников, приказал сопровождавшему его Рожнову:
— Кадет выбрить, дать им бодрую осанку и бравый вид!
— Ваше величество! — возопил Пётр Михайлович. — Освободите меня от сей должности. Сил нет!
Николай впился в моряка оловянными глазами. Он не любил Пререканий и отказов, но сдержал гнев. Больно уж страдальческую мину состроил Рожнов, когда-то бесстрашно бивший шведов и турок.
— Ладно, — смягчился государь. — Вели явиться ко мне Крузенштерну.
Иван Фёдорович в то время по горло был занят делами адмиралтейского департамента, управлением училищ, Комитетом образования флота, куда входили видные плаватели Сенявин, Пустошин, Сарычев, Ратманов, Беллинсгаузен. Он же исполнял должность гласного инспектора Морского корпуса, хотя на неё не хватало времени. Когда учёный мореплаватель появился в Зимнем, Николай сказал ему:
— Корпусом я недоволен. Бурса, а не военное заведение. В классах тесно, грязно. Воспитанники неопрятны и не получают должного образования. Как навести порядок?
— Прежде всего надо обновить преподавательский состав. На место екатерининских «грибов» посадить профессоров из университета. Затем ввести новые дисциплины: физику, математику в полном объёме. Ведь флот скоро станет паровым. Необходимо усилить практическую часть, перейти к обучению кадет на моделях, наиболее зрительно воспринимаемых. Летом же всех отправлять в длительные плавания: кадет — на фрегатах учебной флотилии, гардемарин — на боевых кораблях флота...
— Да у тебя продуманная программа действий! — удивлённо и обрадованно воскликнул Николай. — А раз так, тебе и претворять её!
Сразу же после аудиенции Крузенштерна произвели в контр-адмиралы и назначили директором Морского корпуса. Рожнова послали в Кронштадт, чему Пётр Михайлович обрадовался чрезвычайно. Здесь он провёл большую часть жизни, много у него было друзей и товарищей среди балтийцев. Встретившись с Байковым и увидев Аннушку, он без обиняков заявил:
— Невеста! Пора выдавать.
— Не рано? — усомнился Дмитрий Федосеевич.
— Семнадцать! Самый цвет. Не в старых же девках сидеть. Охочих до неё найдётся.
— Да она Фаддея Фаддеевича спит и видит.
— Эва! — разинул рот от удивления Рожнов, но, поразмыслив, добавил: — А ведь муж отменный, не бабник, не выпивоха, учёный, словом, человек.
— Но тридцать лет разницы!
— А твоя Варвара? Посчитай, сколь тебе и сколь ей.
— Аргумент убийственный, — согласился Байков. — Однако что же сватов не засылает?
— Стесняется. Это он на корабле да во льдах отважный, а в делах амурных телёнок.
Когда в Кронштадте появился Фаддей, Рожнов передал разговор с Байковым. Тот долго куражиться не стал. Пётр Михайлович и сватом вызвался, и обвенчались, и свадьбу справили.
Молодые поселились в доме Байкова. Только обстоятельства новые не дали им до конца провести медовый месяц. В жаркое лето 1826 года загорелись торфяники. Петербург затянуло пеленою. На тушение послали даже армейские полки и матросов, расквартированных в столице. С 15-м экипажем в Кавголовские леса отъехал и его командир. Беллинсгаузен впервые видел всесокрушающее море огня. Матросы рубили деревья, рыли траншеи, работали на помпах, старались под ветром устроить преграду пожарам. За день обессилев, к ночи они валились под сосны и погружались в мертвецкий сон. И всё-таки люди пожар одолели. Помогли и осенние дожди. Они насовсем придушили огонь.
Морской министр Моллер наконец внял настойчивым рапортам Беллинсгаузена, который просил освободить его от чиновных дел и дать возможность поплавать. Он сам был неплохим моряком, командовал гребной флотилией в 1812 году, очищал от французов реку Аа и город Митаву, занимал должность начальника Кронштадтского порта, был директором штурманского училища, устраивал Ревельскую гавань, поэтому хорошо понимал желание строевого моряка. Вызвав Беллинсгаузена к себе, Антоша сказал:
— Уж не знаю, что предпримет наш молодой самодержец, но, сдаётся, склоняется к войне с турками. Складывается вроде антитурецкий союз России, Англии и Франции. Но это союзники не очень-то надёжные. Без обиняков, с грубоватой прямотой, принятой на палубах, один английский моряк втолковывал мне однажды истину, мол, не забывайте, что Россия пугало для французов и англичан. Они боятся, как бы ваш добрый император не проглотил всю Турцию с костями и мясом. Разве он не прав? Предлагаю вам, Фаддей Фаддеевич, сбегать в Средиземное море, посмотреть состояние чужеземных флотов, где и какие эскадры стоят, что представляет собою турецкий флот. Посетите военные гавани, Тулон в частности. А для отвода глаз министр иностранных дел приготовил письмо в Италию, его вы и доставите сардинскому королю.
— Исполню с большой охотою, — обрадованно произнёс Беллинсгаузен. — Какой корабль выделяете для этой цели?
— Два — «Царь Константин» и «Елена». Вы будете командовать сим отрядом. Езжайте в Кронштадт, готовьтесь.
Всю осень 1826-го, зиму и середину лета 1827 года Беллинсгаузен провёл в Средиземном море, выполняя деликатное поручение. Он посетил морские базы Англии, Франции, Сардинии, из частных разговоров выяснил, что союзники предпочитают ограничиться блокадой, лишив турок возможности перебрасывать войска в восставшую Грецию. Узнал также, что турецкий флот сосредоточился в бухте Наварин, лучшей в Южной Греции. Глубокая и обширная гавань могла вместить сотни кораблей. Как щитом её прикрывал остров Сфактерия с батареями. Командовал эскадрами Ибрагим-паша, сын египетского султана Мухаммеда-Али, французский выученик в мореходных и военных делах.
Возвратясь в Россию, Беллинсгаузен представил Моллеру полный отчёт и карты, на которых была обозначена вся диспозиция. Министр доложил об этом царю. За соблюдение строгой дисциплины и совершенный порядок в отряде во время пребывания за границей Фаддей удостоился звания контр-адмирала, ордена Святого Равноапостольного князя Владимира 2-й степени и высочайшего благоволения в приказе по министерству. Моллер назначил его командиром вновь сформированного Гвардейского экипажа, а вскоре сделал бригадным командиром флотских команд, размещённых в столице.
Одновременно Фаддея избрали непременным членом учёного совета адмиралтейского департамента. Представлял его председатель Комитета Голенищев-Кутузов. В высокопарном, но по существу точном слоге Логин Иванович напоминал: «Действия Беллинсгаузена были совсем в других странах, ни одним из русских мореплавателей неприкосновенных. Он простирал изыскания за Южный Полярный круг, среди льдов, противодействовал крепким ветрам, при туманах и морозах. Прекратил изыскания только тогда, когда встретил непроходимые ледяные громады...»
На этом же заседании Комитета подвели итог управлению Морским министерством маркиза де Траверсе. Из перемен, происходящих на флоте, отметили коренное преобразование команд, упразднение морских солдат, введение обучения матросов фронтовой службе, расширение портовых сооружений и строительство прекрасного ансамбля петербургского Адмиралтейства, особенно важные гидрографические работы, кругосветные плавания и полярные экспедиции.