— Это правда, сеньорита, вы его ассистентка? — виновато спросил он.
— Да, но... — неуверенно произнесла Габи.
— Ты понимаешь, что ты натворил, Омар! — перешел из обороны в наступление Рикардо. — Габи — моя невеста, эту девушку я люблю больше всего на свете. Поцелуй меня, радость моя, пускай он увидит, как мы влюблены.
— Простите меня, сеньорита, мне так стыдно, — пробормотал побагровевший Омар и стремглав вы¬бежал вон.
Габриела медленно приходила в себя, все еще не веря, что удалось избежать смертоубийства, и удивляясь то ли легкомыслию, то ли мужественному легкомыслию шефа. А Рикардо выразил Габриеле признательность за помощь и хитро добавил:
— Ты просто прекрасна, дорогая, а поцелуй был изумительный.
— Наглец, циник! — мгновенно воспламенилась Габриела. — Я вместе с тобой обманывала этого несчастного, но по справедливости такого бесстыдника нужно было бы пристрелить. Скажи, тебе не стыдно обманывать друга?
Нет, она не может оставаться здесь ни минуты, сгоряча решила Габриела. Ей вспомнились интриги и ехидные уколы Роксаны и Эстрельи. Эта «Тропибелла» какое-то гнилое болото, и она не хочет, чтобы оно засосало и ее.
Габриела исчезла еще стремительней, чем Омар. Рикардо не смог ее удержать и опутать новой сетью своих убедительных и логичных объяснений.
Дома Габриеле вновь предстояли тягостные объяснения с родными. Как ей рассказать матери, что Рикардо ее поцеловал? Ведь она обещала, что у нее ничего не будет с этим бабником и она сумеет за себя постоять. Она объяснит матери, что этот поцелуй был совершенно деловой, он спас от обезумев¬шего Омара этого бесстыдника.
Так оно и случилось. До Консуэло не сразу дошли невразумительные объяснения дочери.
— Ты позволила ему дотронуться до себя, Габи? — почему-то страшно разволновалась мать. — Я же предупреждала тебя. Скажи, почему ты ему разрешила?
— Да ладно тебе, мама, раздувать такой пожар из-за одного поцелуя, — заступилась за сестру Эстер; но вредная девчонка не преминула добавить: — Тем более, слепому ясно, что этот тип Габи очень нравится.
Габриела в который раз все отрицала — и свой интерес к развратному чудовищу, и поцелуй: поцелуй был насильно сорван и носил деловой характер. В доказательство она пообещала завтра же подать заявление об уходе. И просила больше не упоминать имени Линареса в доме — этот сеньор отныне исчез, умер. И довольно — она идет чистить картошку.
Когда семейный пожар чуть приутих, а Габи чистила картошку, с сожалением вспоминая Федерико Линapeca, которого так ненадолго подарила ей судьба, раздался звонок в дверь. Йоли побежала откры¬вать и издала радостный вопль:
— Габи, пришло привидение!
Явился Рикардо Линарес, которого только что похоронили в этом доме, — живой, цветущий, излучающий губительное обаяние. Галантно представился Консуэло:
— Сеньора, ваша дочь, конечно, рассказала вам о нынешнем недоразумении. Я пришел извиниться, хотя я и бесстыдник, но я очень уважаю Габриелу. Мы вынуждены были разыграть эту сцену с поцелуем, иначе я бы мог лишиться жизни.
— Я не желаю ничего слышать, Рикардо Линарес. Вон из моего дома! — неожиданно грубо и бесцеремонно выпалила Консуэло. — Вы со своим отцом одного поля ягоды. Не позволю издеваться над моей девочкой!
— Но мама, мама! — укоризненно вскричали Эстер с Габи.
— Сеньора! — опешил Рикардо. — Я только при¬шел извиниться. При чем здесь мой отец, он всегда хорошо относился к Габриеле?
— Мама! — сквозь слезы подтвердила Габи. — Сеньор Федерико Линарес — лучший из людей, которых мне довелось видеть. Ты несправедлива.
И Габриела понеслась вслед за Рикардо, уже покинувшим этот негостеприимный дом сильно обиженным и озадаченным. Долго он вспоминал слова сеньоры Грубер об отце и решил, что это неспроста. Между тем пришла пора извиняться Габриеле. Ее терзал стыд за мать, которая всегда была для них образцом гостеприимства и доброжелательности. Что с ней произошло, Габи не понимала.
— Сеньор Линарес, погодите, — догнала она Рикардо. — Прошу вас, простите мою мать, не знаю, что это с ней. Давайте решим так: я принимаю ваши извинения, вы — мои. И все хорошо уладится.
Рикардо тяжело вздохнул с видом жертвы, терпеливо сносившей тысячи издевательств, но наконец потерявшей терпение:
— Нет, Габриела, рано ставить точку. Я хотел бы работать с тобой — ты очень талантлива и подаешь надежды, но работать с тобой трудно, дорогая. Вспомни, сколько мне пришлось претерпеть от тебя? В первый же день ты наградила меня пощечиной. Потом твоя очаровательная сестренка швырнула мне в лицо рисунки. Теперь твоя мать, такая красивая и обаятельная женщина, выгоняет меня из дома, при этом оскорбляет почему-то моего отца. Всему есть предел. Извини, хватит!