Михайло Косив, мой свидетель, сказал на процессе: «Я не читал у Осадчего статьи «По поводу процесса над Погружальским», и он не высказывал мыслей антисоветского националистического характера, так что недовольства советской действительностью не проявлял» (стр. 85 на обороте протокола судебного заседания).
Михаилу Косиву сказали уважаемые судьи, что пусть он не будет дважды умным: его выпустили из-под ареста (он просидел шесть месяцев), но его снова за милую душу могут посадить. А в приговоре вопреки утверждениям Косива было записано: «Подсудимый Осадчий давал Косиву читать статью ”По поводу процесса над Погружальским”».
Свидетель по моему делу Иван О. пять раз сказал на следствии, что не читал у меня на квартире статьи «По поводу процесса над Погружальским», это самое он убедительно сказал и на судебном заседании (стр. 91 протокола судебного заседания), а судьи с высокого берега справедливости занесли в приговор: «Подсудимый Осадчий давал О. читать статью ”По поводу процесса над Погружальским”».
Мой лучший друг Игорь Сандурский, на следствии говорил, что я давал ему читать статью «По поводу процесса над Погружальским». Перед судом он тоже говорил, что я давал ему читать, но когда прокурор, раздраженный белочкой и ее колесом, что все время вертелась перед его глазами, спросил, как она выглядела, эта статья, то Сандурский внезапно совсем растерялся, и сказал, что не может этого сказать прокурору, потому что в глаза не видел этой статьи и не читал ее, и что Осадчий «был скромным человеком и с интересом относился к украинской литературе» (стр. 69 протокола судебного заседания).
В приговоре судьи записали: «Подсудимый Осадчий давал читать статью "По поводу процесса над Погружальским” г-ну С.И...» А кто-то из судей, преждевременно задремавший, занес в протокол еще и такое: «Подсудимый Осадчий передавал Михаилу Масютку антисоветскую националистическую статью» «Речь Эйзенхауэра на открытии памятника Шевченко в Вашингтоне в 1964 году...». С Михаилом Масютком я никогда не был знаком, и во время следствия и во время суда при мне ни разу не вспоминали его фамилии...
Свирский в своей книге «История моей жизни» вспоминает, что когда был маленьким, очень любил врать, — он всегда хотел сделать взрослым приятную неожиданность: «Тетя Двойра, а на улице женщина только что родила. Такой маленький ребеночек, — он так страшно кричал...» Тетя Двойра бежала на улицу и разгневанно возвращалась назад: никакие женщины и не думали рожать на улице... А маленький герой сидел в это время в траве и горько плакал, сгорал от стыда за ложь... Он плакал и просил своего еврейского доброго Бога, чтобы тот помог ему больше не лгать, но тот никак не хотел помочь маленькому несчастному ребенку...
Я вспоминаю этого мальчика, его муки и думаю, просят ли когда-нибудь судьи и прокуроры свою богиню справедливости — Фемиду, чтоб она надоумила их на праведный путь?.. Или они уже настолько безнадежны, что она повернулась к ним спиной?..
У меня сложилось такое впечатление, что кого угодно можно засудить за что угодно на пожизненное заключение. Например: я нечаянно сел на клопа и раздавил его. Тут майор Гальский скажет: «Ты преступный презерватив и тебя н а д а изничтожить, поскольку ты злоумышленно раздавил честного советского клопа своей буржуазнонационалистической ж...» И этого аргумента достаточно будет, чтобы всыпали мне под самую завязку. Жаловаться куда-нибудь, подавать кассации, — о, пожалуйста! .. Это тебе гарантировано, как хороший кирпич в спину...
Несправедливый приговор Львовского областного суда я обжаловал в Верховном суде УССР. И что же там? Мне сняли «незаконно приписанные» преступные связи с Михаилом и Богданом Горынями, с Михаилом Масютком да Иваном Светличным, но мне не сняли своевольно приписанные судьями факты, которые отрицали свидетели. Меня, как говорят, оставили при своих арестантских интересах...
— Ты еще радуйся, — сказал мене «мой» следователь после процесса, — То, что ты получил, это меньше детского. Благодари Бога, что тебе не влепили больше... А два годочка пролетят, приедешь, мы еще рыбку с тобой на Свитязе половим...