— Ну, б..., окопались, — говорит зек. Он говорит про это не раз, этот зек. — Березку сначала пиляют, а потом валяют, а девушку наоборот: сначала валяют, а потом пиляют. Но эти б... заборы все портят, скоты!
— Пидеры, ани што, загонят за эти райские врата, и жри глазами одно пионерское небо. Я сюда уже третий раз и завсегда б... чувство: будто я заяц и меня под слона загоняют. Такое настроение иногда жуткое, никак привыкнуть не могу: ну, думаю, падлы!
— Тут адин батя есть, железный пидер, эта сволочь, начальник, два года ночью мозги полоскал. Теперь приехал и апять он. X... его знает, как наново его восприниму.
— Тебе что, ты за политику, тебе не так ум спи... ли! А я за бабу сел на червонец, а теперь, б..., столько не нюхать этого дела!
— Слышь, чувак, а здесь налево можно?
— Да-да!.. Здесь все можно, здесь на каждом шагу е... пидеры: как получишь на пятнадцать суток эту е... бабу-шизо, то так тебя за... т, шо тебе французский бардак, еле ноги волочишь, как клоп, фу, жуть какая!
— Слышь, сынок, а как ты нащот старикашек, вытяну я десять пет?
— А тебя за что, старый хрен?
— Да знаешь, сынок, война... такое время было... немцы, а жрать нечего, а под пулей и не то сделаешь...
— Фашист, б..., значит, продался? Так на тебе два бати-лидеры будут ездить. Лошадей нет, всех партийцы сожрали. Так на стариках начальство на работу ездит.
— Так шо, я не вытяну, сынок?
— Вытянешь, старый хрен, еще свою бабу жарить будешь...
Он забивается в угол, у него трясутся колени, он шепелявит какие-то слова, испуганно бегают маленькие глазки по возбужденным растрепанным зекам: зек тут свой, зека боятся все, а зек — начальства. Тут такое место, что все кого-нибудь боятся. Дед думает, что он старик, и ненавидит тех, кто поел в лагере всех коней. Им что, на них никто не будет ездить на работу, дел всхлипывает, и тогда зек задирает штанину и начинает изо всей силы раздирать волосатые шрамы на ноге. Нога обливается кровью, дед всхлипывает, и никак не пропадает у человека раздвоение: ему кажется, что он наконец-то избавился маеты и через полчаса будет крепко спать в бараке, где теплая и вкусная баланда, где есть свой угол, в который можно забиться и ни с кем не говорить (еще продадут за пачку чая).
Есть и другие ощущения, ощущение утраты родного дома и мысль, что через полчаса тебя загонят в барак, откуда нет возврата. Что такое лагерь? Теплая хата или утрата навсегда ее?
Есть ощутимое волнение в душе, есть беспокойство, есть неприятная слабость в ногах, тогда садишься на лавку, а зек говорит:
— Я сюда уже третий раз, и всегда такое, б..., чувство, будто я заяц, а меня под слона загоняют...
Дед испуганно ворочает маленькими глазами: идиот, сколько прожил, и ни разу не видел слона. Слон встает перед ним большущим домом, и зек двигает на груди анемичными руками.
— Гаварят, когда-то здесь была широкая железная дорога, но эти заборы с двух сторон, б..., так сдавили ее, шо ана стала узкой...
Тогда чувствуешь, как давят отовсюду высокие серые заборы, чувствуешь, как сходятся в вагоны стены, потом всё суживается еще больше, слышу, как дедовы анемичные руки двигаются неприятно на груди, и тогда я вижу ворота — мы вылетаем из них, как из катапульты, — чувствуем впереди простор, облегчение, сзади кто-то толкается, напирает, я оглядываюсь и вижу закрытые ворота, я вижу засовы и замки, я вижу вверху надпись: «На свободу с чистой совестью». Черным и синим. Явас.