Зек тянет из чашки, зек просит рассказывать стихи. Зачем зеку стихи, когда он даже хорошо не умеет читать. Зек опирается о притолоку и слушает. Он дремлет и слушает. Стоит перестать, как он обиженно поворачивает голову. Зачем зеку стихи, если он дремлет? Зеки дают себя обокрасть. Образы, характеры. Это не лагерь преступников, а какая-то клетка с типажами. Пиши скупыми словами, и встает мир, который взволнует, который притянет и оттолкнет от себя. Достоевщина. Глубокая и правдивая. Но у зека Даниеля нет времени на размышления. Он разделся до пояса и вгоняет в шипорезный царгу. Даниель зарабатывает на баланду. Даниель должен давать норму. Если не выполнит — крик. Даниелю пахнет шизо.
К нему особое отношение. Проход в цеху. Между станками. Двоим не пройти. Один должен отступить в бок. Начальник Кравченко. Он закинул вверх самоуверенное безучастное лицо и не спеша идет проходом. Если бы он пошел налево, перед ним расступились бы станки и штабеля деталей. Начальник властный. А навстречу по этому проходу — Даниель. Три шага, два. Кто-то: «Даниель, не наступи на г...» Кравченко остановился. Он удивленно вскинул бесцветные глаза, ступил в сторону. «Ты шо, падло, в шизо захотел?» Это уже в спину Даниелю. Смех в раю. Нога за ногу. Зека стреляй, но он не пойдет быстрее — зек идет на работу. «Можно читать плакаты, — говорит Юлий, — «Собаковожатые! Будьте отличниками боевой и политической подготовки!» Еще при выходе из рабочей зоны: «Воспитание нового человека — самое главное, самое важное при переходе от социализма к коммунизму». «Даниель, пачему не даешь норму?» Даниель молчит. «Пачему не выполняешь норму?» — краснеет лицом, дрожат руки. — «Даниель!..»
— Я уже говорил неделю назад, что не буду с вами говорить до тех пор, пока вы не будете ко мне обращаться по-человечески: на «вы».
Нога за ногу. Зека стреляй, но зек не пойдет быстрее, зек идет на работу. Можно проследить за скучными лицами вольных, они ходят не далеко, за колючими ограждениями. Их лица печальны и ничего не выражают. Лицо вольного — это абстракция, которую стыдно расшифровывать. Лицо зека — это нерв на поверхности. Легонько тронуть его — поворачивается. Медленно, как и положено зеку. А через полчаса крик. Смех в раю. Можно умереть со смеху. «Даниель, что водишься с пазорными зеками? Ты ж благородный человек. Ты ж писатель. Зачем ты лезешь в душу ворам?» Повисло с левого плеча хебе. «Мне так нравится». Выходит.
Зек Даниель веселый. Он умылся и идет в столовую. Его зовут Вахта. Потом мусор: «Узнаешь?» Портрет Даниеля, написанный Романом Дужинским. «Смотри», — говорит мусор и режет на мелкие кусочки ножом. У Даниеля дрожат губы. Даниель спрятал руки в карманы, чтоб не выдать себя. Он идет по зоне, а ему кричат: «Даниель, куда лезешь на рожон?» Да, да...
Через час.
— Такое чувство, как будто резали меня, я чувствовал каждой клеткой. Я чуть не кричал, я еле сдержался, чтоб не кинуться на мусор. Я просто удивляюсь, как я смог овладеть собой, это был не я.
Он не мог работать целую смену. Он сидел в сушилке. Он говорил:
— Такое чувство, как будто тебя четвертуют, а голову все время забывают, как бы умышленно, отнять...
Даниель! Получал ли ты еще какой-нибудь гонорар за свои произведения, кроме хебе, что сейчас носишь? — «У меня течет еврейско-русская кровь, и подо мною чужая земля». — Да, да... Смех в раю. Вчерашняя истина сегодня стала пустяком, который не стоит миски баланды. Она бы умерла с голоду. «Даниель, почему не работаете, а читаете газету?» — «Нет заготовок». — «Так что тогда газету читать? А ну марш к мастеру за другой работой!» — Нога за ногу. Зека стреляй, но зек не пойдет быстрее, зек идет на работу. Вдруг лозунг: «Социалистическая демократия — высшая форма демократии». А затем: «На свободу с чистой совестью!»
— Кнут, счастье латышского народа в дружбе с великим русским народом... Извини меня за половину моей крови, пожалуйста...
Вечер. На второй сборочный он приходит позднее. Полумрак, каморки. Курящие зеки. В просвете окна — красное небо севера. В этой красоте есть что-то от мыслей сумасшедшего. «Юлик, а по сто грамм?» — Юлий поворачивает голову. — «Да, да...», — Лак — это душа благородного зека. Чефир — его выражение. Зек ищет себя в вещах. А потом не может от них избавиться. И тогда в каморку. — «Юлик, есть по сто лачку.» — Пазорные зеки! — мусор вечером спит.
Утомляются даже деревья. Зек выпьет и начинает говорить. Тогда Даниель молчит. Он делает вид, что следит за просветом на красном небе. «Ты счастливый, Юлик, Ты борешься с мусором стихами. А я же, б..., тупой, я только матом могу бороться. Я никак на стих не пойду. Ты просто, Юлька, сволочь, тебя мусор боитца!»