■
Киев. Столица ветров, каштанового зелья и чудом уцелевшего Владимира с крестом на своей горе. Смотрит на Днепр, который уже не течет. Хорошо, что с крестом: покой и раздумье. Крест на раздумьи причастия. От грехов, которые лишились его. Ловить рыбу на крючек и отпускать назад в речку, пусть плавает. После крючка? Выжить после миллионов причастий? Все! Слышно, как дрожат кончики пальцев. И голубь: — «Как, приятель?» — «А, хорошо!» — «Получите письмо и новость — «Спасибо, уважаемый. Там что, утро?»
А утром — кабинет следователя. Можно сесть в кресло, закинуть ногу на ногу и не двигаться с места. Можно дремать с открытыми глазами. Зека вызывают, зек садится. Зека ни о чем не спрашивают, ведь зек не имеет своего мнения. Золотая анемия. И зек дремлет с открытыми глазами. Майор Литвин закладывает руки за спину. Поворачивает голову. Я не дремлю, я просто молчу, мне нечего говорить. Полчаса. Час. Зек нахально зевает. Не закрывая глаз. Потом вытягивает махорку и сворачивает самокрутку в два пальца. Крошки махорки на хебе. Зек старательно собирает их назад на газету. Зек — трогательный хозяин. Майор Литвин подходит ближе: — «Вы сидели в тюрьме.» Зек затягивается самокруткой и исчезает в дыму. Теперь из него проступают равнодушные глаза: зек призрак, нужно призрак сразить. — «Пожалуйста» — говорит зек. Литвин: — «Я с вами не шучу. Вы сидели в тюрьме. Вы собираете с колен крошки, а это тюрьма. Тюремные университеты Двухгодичные. После пяти собирают немного иначе. После пяти — как из нашей практики — немного другой и разум. Навыки — те-те...» — Зек сосет самокрутку. Хе-хе, приятель. Зеку говорят: — «Через несколько дней у вас заканчивается срок, и, естественно, вы страшно хотите домой. Успокойтесь, вам не пахнет домом. На вас заведено новое депо, и вас ждет новый срок». — Тогда зек исчезает в дыму. — «Вы написали заявление в Президиум Верховного Совета УССР, в котором возводите поклеп на майора Гальского». — «Он пытался меня ударить». — «Ха-ха. А вы знаете, что майор Гальский наилучший наш работник?»
Входит дородный. Старший следователь КГБ Украины. Гарбуз.[7] Потом такое воспоминание: хорошая фамилия — майор Гарбуз. — «Вы писали в своем заявлении, как будто в 1965 году репрессировали украинскую интеллигенцию. Разве вы интеллигенция? Интеллигенция — это Гончар, майор Литвин, майор Гальский... Разве нас кто-нибудь репрессировал?» — Зек затянулся цигаркой: через два года еще собирают с колен махорку, а после пяти?.. — «А вы сидели в тюрьме?»
Зеку пахнет сроком, пахнет, как этот дым. Зек ко всему привык и только не может привыкнуть к парашам на амнистию. Следователь в прокуратуре. Низенький и немножко, хе-хе, с пазцом. «Ходыть гарбуз по городу, пытается свого роду. Чи вы живы, чи здоровы, все родичи гарбузовы?..»[8]. Симпатичные ямочки на щеках. Около таких дамочки — ах, ах — увиваются. Следователь: — «Пожалуйста, посмотрите, это ваши стихи?» — «Да, мои». — «Можете прочитать их в перепечатке на машинке. Как передавали их на волю? Кому?» — Зек собирает с колен махорку. Вы сидели в тюрьме. — «Это мои стихи, мне приятно их читать напечатанными». — А кому передавал зек рукопись, то следователь должен знать без зека. — «Вы знаете, что ваши стихи использовал Вячеслав Черновол в своем письме к Шелесту?» — Откуда зек может знать такие тонкости вольной жизни. Зек собирает с колен махорку: «Вы сидели в тюрьме? Вы знакомы с Черноволом?» — «Да, это, знаете, человек...» И тогда зек затягивается самокруткой...
Этот стремительный вторник. Если изображать его, то писать частями. Каждую часть отдельно. Отдельно нос, глаза, губы, усы, руки. «Извините, мы поторопились», — говорят глаза. — «Мы еще встретимся», — говорят уши. — «Неотложные дела, понимаете», — нос. А еще — все они остроумны. Нос остроумнейший, да и глаза тоже не уступят своего. А стоит оскорбить чем-то губы, как они надуваются, и тогда усы молодцевато и воинственно топорщатся: — «Не оскорбляйте брата...» Вячеслав с женою по пояс в горных цветах. Тот стремительный вторник. — «Извините, — говорят глаза, — мы не так хороши, но зато, как мы смеемся?» — нос. О, тот нос... И русые волосы пятятся... — «Тоже почтеннейший гость, этот нос». «Обвиняемый Черновол, с какой целью вы использовали стихотворение Осадчего «Мемориальная доска на кресте» в своем заявлении? Что вы имели в виду? Как вы поняли это стихотворение? Не подразумевали ли вы следователей Осадчего?»