Бух! — к пастушке подкрался белый барашек и толкает её в спину.
— Подожди, Буй! — отмахивается от него Белочка. — Надо же мне потолковать со старым другом. — Она с грустью смотрит в кошачьи глаза. — Помнишь, Мурлис-Гурлис, как мы в последний раз ели блины? Помнишь нашу славную повариху — бабушку?
Неожиданно Мурлис-Гурлис, словно испугавшись чего-то, вырывается из её рук. Белочка оглядывается: в чём дело?
Дряхлый старичок вышел из кустов и тащится в сторону стада. У него большие седые, отвисшие усы. За плечами тощий мешок, на голове помятая шапчонка, пальтишко — ну и рвань!..
К чему ему, интересно, такая толстая палка? И так ни одна собака не бросится на это чучело огородное.
— Барышня, разрешите отдохнуть у вас? — Нищий устало опускается на траву, рядом с озорным барашком, — тот даже не пошевелился. — Не завалялась ли у тебя в торбочке лишняя корка? — Старичок просительно улыбается.
Белочка роется в торбочке, достаёт оттуда ломтик сыра — твёрдый, как осколок камня.
— Вот, дяденька! Не знаю только, как вы его разжуёте.
Старичок, пряча сыр, успокаивает:
— Спасибо. Оставлю на потом. Размочу в Дабрите, сгрызу помаленьку… А у вас на усадьбе, видно, добрая хозяйка, если для пастуха сыра не жалеет.
Белочка вспыхивает:
— Была бы у вас такая… и месяца бы не выдержали!
— А не шутишь ли, доченька? Вишь, коровки лежат себе, пастушка венками пробавляется… Я бы тоже не отказался от такого житья.
— Что вы знаете про мои венки! — ёжится Белочка. — Может, они у меня для могилок?
Старичок, словно что-то вспомнив, ощупывает карман, вытаскивает оттуда письмо.
— Тьфу, нечистая сила, чуть не забыл. Иду по тропинке… Тут, откуда ни возьмись, осы жужжат сердито. Я испугался: вдруг ужалят? Опустил пониже голову — глядь, у вяза что-то белеет. Нагибаюсь, поднимаю — письмо! Вероятно, письмоносец у вас безголовый — обронил.
— А вот когда моя мамуся была почтальоном…
— Прочти-ка лучше, кому оно адресовано. — Старик протягивает письмо Белочке. — Занесу по дороге.
— Я, дяденька, теперь не умею читать, — грустно признаётся Белочка. — Что умела — позабыла…
Старичок снова ощупывает карманы, вынимает очки. Они, пожалуй, постарше его самого. Одно стёклышко треснуло, дужки отломаны, вместо них проволока. Водрузив очки на нос и придерживая пальцами, чтобы не свалились, он начинает:
— По… по… поч-та… С-и-си-си-по… Си-по-лай-на. М-а, Май-ге… М-е-ме… Мелнис… Гм, никогда о такой не слыхал.
Девочка подскакивает:
— Так ведь это я — Майга!
— Написано: Майге Мелнис.
— Я же говорю: я и Майга, я и Мелнис.
— Сразу два имени! Может, у тебя и ещё какое есть в запасе?
— А как же! Меня все зовут Белочкой. А хозяйка то Крысой, то Жабой.
— А-а-а!.. Ну как, почитаем, что там, в письме?.. Или лучше твоей хозяйке отдать?
— Нет, нет, дяденька, хозяйке — ни за что!.. Читайте, читайте, пожалуйста!
Старичок вскрывает конверт, вытягивает поудобнее онемевшие ноги, поправляет очки, откашливается и уж потом, сунув нос к самой бумаге, начинает читать:
— «Дочурка, я жива и здорова. Ежедневно говорю ветру: передай привет в Сиполайне моей Белочке. Не плачь, дочурка! Когда уж очень туго приходится — топни ногой и крепись.
Потерпи — мы победим! Не говори никому, что получила моё письмо. Будь здорова. И никогда не забывай, что ты дочь коммуниста. Целую крепко. Твоя мама Милда Мелнис».
ПОЧЕМУ БЕЛОЧКА ЗАПЕЛА!
Прочитав письмо, старичок бережно складывает его.
— Дяденька, дяденька, — умоляет Белочка, — прочитайте ещё раз. Может, вы не всё правильно прочитали — у вас ведь глаза уже слабые. Может, ещё какое словечко. Может, где-нибудь сбоку приписка.
— Всё прочёл. Всё понятно, всё ясно и точно.
— Дяденька, отдайте письмецо… Оно же моё!
— Зачем тебе — ведь ты неграмотная. А мне сгодится — для самокруток.
Он хочет порвать на кусочки письмо. У Белочки вспыхивают глаза, она бросается к старику:
— Отдайте! Отдайте!
Одной рукой Белочка хватает письмо, а другой невзначай зацепила за седой ус… и тотчас же отшатывается в страхе: ус оторвался и болтается в её руке.
Без усов старичок уже не старичок. Даже глаза у него посветлели. Не юноша, конечно, но и вряд ли намного старше кузнеца Петера.