Тьерри живописал персоналу происшедшее с массой всяких кровавых подробностей, так что в первый день ко мне относились как к знаменитости. Даже Косимо, наш живчик-управляющий с тиком, как у Тони Сопрано, расчувствовался в своей обычной манере – в стиле итальянской мафии – и был весьма доволен моим возвращением. Но в итоге всё стало по-прежнему.
Впрочем, длилось это недолго.
Я как раз был на смене, когда в магазин ворвался Тьерри и сразу протолкался в голову очереди.
– Дружище! Они прислали камеру обратно! Я получил ее на руки!
Я тупо уставился на него.
– Что?
– Я получил назад камеру. Ту, что крепится к голове.
– Но я же оставил ее в пещере.
«Вместе с Эдом. И всеми остальными», – добавил я мысленно.
Мужик в деловом костюме, которого я обслуживал в этот момент, громко хмыкнул. Публика в очереди обратилась в слух.
– Слушай, Сай, не возражаешь, если я посмотрю, что там снято?
Пол под ногами ушел вниз, затылок иголкой проткнула острая боль, и на мгновение я снова оказался в залитом водой туннеле, смотрел в камень и ощущал тот странный толчок. Меня затошнило, грудную клетку сдавило спазмом. В эту секунду в мое сознание просочился радостный голос Тьерри:
– Ты в порядке, дружище?
Я не хотел больше ничего слушать. Не мог.
– Потом, Тьерри, окей?
– Прости, Сай. Не нужно было тебе ничего говорить, пока ты на работе, по крайней мере. Только, знаешь… Не возражаешь, если я все-таки взгляну, есть ли там что-то стоящее? – Глаза его блестели почти лихорадочно. Я никогда раньше его таким не видел.
Густые запахи кофе и сахарного сиропа только усугубляли мою тошноту. Я сглотнул.
– Делай, что хочешь. – Я задержал дыхание, и желудок мой успокоился.
– Спасибо, Сай, – сказал он и сразу ушел.
Грандиозным усилием воли я переключил свое внимание на раздраженного клиента, похожего на банкира, которого обслуживал, когда нас прервал Тьерри.
Весь остаток дня я провел на автопилоте: пар, шипение, двойной макиато. «Вам со сливками? Желаю удачного дня. Мы всегда вам рады, кофе – это наша миссия». Пар, шипение, выскоблить спитой кофе, бум-бум. Появляющиеся перед глазами и исчезающие лица туристов, озабоченных служащих, деловых людей, одиноких пожилых мужчин и женщин. Даже не знаю, как я всё это выдержал.
После смены я еще прилично задержался, помогая Косимо подбивать выручку и закрываться. Зачем я разрешил Тьерри посмотреть то, что я снял? Какая-то часть во мне молилась, чтобы камера оказалась сломана. От одной мысли, чтобы взглянуть на то, что я там запечатлел, меня уже выворачивало наизнанку.
Город готовился к Рождеству, моему любимому времени года, – обожаю все эти огни и сентиментальность, плохо контролируемую истерию и возбуждение рождественской суеты, – но сейчас я шел домой, как на виселицу. Вдруг снова захотелось надраться, однако благодаря Эду у меня не было денег даже на пинту пива.
Когда я пришел домой, Тьерри сидел за письменным столом в нашей крошечной гостиной-кухне; на голове у него были наушники, а пальцы летали по клавиатуре. Я не посмел взглянуть на монитор – я не хотел ничего знать. В комнате, как обычно, стоял запах травки и грязных мужских носков.
Тьерри был так увлечен, что мне пришлось кричать, чтобы как-то привлечь его внимание.
Он подскочил и резко повернулся на кресле.
– О, привет, Сай. Ты должен это увидеть. Это чертовски занятно, дружище.
Я как будто проглотил булыжник.
– Так она не сломалась?
Он покачал головой.
– А ты вообще как ее получил? Кто ее тебе прислал? – Это я должен был спросить первым делом, когда он ворвался в кафе, однако я тогда был слишком озабочен своей панической атакой.
– Ты только не психуй, но знаешь, это произошло после того, как я написал парням, вытащившим тебя из пещеры, чтобы поблагодарить их. Ну, в общем, я как бы намекнул им. Сказал, что если они вдруг случайно найдут ее, неплохо бы ее нам вернуть, а вышло так, что один из этих парней был в команде, которая потом спускалась туда вместе с копами, так что…
А вот и сама камера – лежит себе на столе рядом с пепельницей. Глядя на нее, я ничего особенного не почувствовал. Выглядела она так, как будто сама соскочила с каски, а не я ее снял.